Читать рассказ последний черт читать

Глава 1

— Запомни, ничего серьезного, — произносит высокий шатен в кожаной куртке, садясь за мой столик. — Мне не нужны отношения. Только развлечься, и то на пару встреч.

Я замираю от его напора. Проваливаюсь в глубокие голубые глаза и пытаюсь заново осмыслить реальность.

О чем он вообще?

— Извините, а вы кто? — спрашиваю его.

— Ольга?

— Нет, — я качаю головой, — я Арина.

— Черт. — Он теряется на мгновение, но следом усмехается и проводит широченной ладонью по скатерти. — Кажется, я облажался и ошибся девушкой. Прости, крошка.

Мужчина поднимается и уходит так же быстро, как и появился.

Передо мной вновь оказывается пустой стул, который вообще-то ждет, когда его займет опаздывающая подруга. Мы договорились пообедать вместе, но пунктуальность — не ее сильная сторона. 

— Прости, прости, прости, — налетает она со спины и сразу приобнимает за плечи. — Я долго ждала такси. Отменила машину из-за ужасного рейтинга водителя, а потом вечность ждала, когда найдут другого. 

Ксюша бросает взгляд на стол, проверяя, что я заказала, и поднимает ладонь, чтобы обратить на себя внимание официанта. Я же обращаю внимание на другое. 

Тот шатен действительно ошибся столиком.

Я замечаю его в противоположном конце. Он сидит лицом ко мне, вальяжно откинувшись на спинку диванчика, и что-то говорит девушке напротив. Ее я не вижу, только копну светлых шикарных волос, собранных в хвост.

Хотя почему что-то?

Скорее всего, с его губ сейчас слетает следующий текст — “Запомни, ничего серьезного. Мне не нужны отношения…” 

— Ты чего смеешься? — Ксюша переключается на меня, закончив с заказом. 

— Да так, — я отмахиваюсь.

— На того красавчика засмотрелась? — она понижает голос до флиртующего шепота. — Бросается в глаза, гад. Я тоже залипла, когда вошла.

Она порывается обернуться, но в последний момент тормозит. Незнакомец симпатичный и видный, тут не поспоришь, но я размышляю о другом. Как меня можно было спутать с блондинкой? 

— Я его еще на парковке заметила…

— Вот ты внимательная.

— Я в активном поиске, — чуть ли не с гордостью заявляет подруга. — Пока таксист искал, где приткнуться, я этого мажорчика хорошо разглядела. У него спортивная тачка. Люто дорогая.

— Очень ценная информация.

Незнакомец отдает меню официанту и кладет ладони на стол. Он подвигается, приближаясь к блондинке, но неожиданно уводит взгляд в сторону.

Черт!

Он смотрит четко на меня, словно кожей почувствовал мое внимание. Наши глаза встречаются, заставляя судорожно схватить воздух губами. Но я слишком упрямая, чтобы отвести взгляд и показать, что меня поймали с поличным. 

Вместо этого я отсчитываю секунды.

Он, конечно, хам. Сидит с девушкой и с чистой совестью пялится на другую. Даже не думает переключить интерес на свою спутницу.

— Лучше расскажи, как у тебя дела? — спрашиваю Ксюшу, сдаваясь первой и разрывая зрительный контакт с мужчиной.

Посмотрели и хватит.

Он богатый, наглый и ищет красотку на пару ночей.

На что там глядеть?

— Я закончила курсы у ведущего мастера, — Ксюша довольно улыбается. — Дорого, конечно, но я теперь могу устроиться в салон на Листова.

Она машинально смотрит на мои брови, на которые давно покушается. 

— Не надо, — я качаю головой, чтобы она не начала уговаривать меня с тридцатой попытки. — У нас с тобой разные вкусы, мы это уже выяснили.

— Они у тебя густые и офигенные. Можно такую форму сделать, а если еще зачесать наверх, как сейчас модно!

Тридцать первая попытка.

— Вот откроешь свой салон, поговорим, — я мотивирую ее на карьерный рост, как могу.

— Ладно, ясно, — она со смешком падает на спинку стула. — У тебя как на работе?

— Сказали, подтянуть английский. К нам должна приехать группа из Швеции, — я развожу руками. — Без языка никуда. 

Мы сидим в кафе около двух часов. Потом я отвожу подругу к клиентке, а сама поворачиваю в сторону дома. Я снимаю квартиру в тихом районе, в котором когда-нибудь надеюсь купить свою собственную. Ну или не надеюсь, а мечтаю.

— Здравствуйте, — бросаю знакомой соседке, заходя в лифт.

Через несколько минут я оказываюсь дома. На столе стоит ноутбук, я переодеваюсь и сажусь за него, чтобы пощелкать пару уроков по английскому. Не хочется потом краснеть на ресепшн в отеле, когда к нам будут заселяться шведы. Время пролетает незаметно, я понимаю, что засиделась, когда на часах уже значится час ночи.

Я отключаю будильник в честь выходного и иду спать.

Правда, выспаться мне не дают.

Звонок в дверь вырывает подушку из-под головы и заставляет идти в прихожую.

Если это эксклюзивное предложение высокоскоростного интернета, я кого-нибудь убью.

Или наша уборщица, которой понадобилась подпись жильца.

Или…

Ох!

Я смотрю в глазок и вижу там шатена, который вчера ошибся столиком.

Дверью он тоже ошибся?

**

Девочки, поддержите новинку!)) Лайк, коммент, библиотека и автор оооочень хочет писать дальше))

Это история Максима, брата Вадима из Фиктивного развода. Если кто-то не читал Развод, это необязательно, история будет самостоятельной. После событий Фиктивного развода прошел год. 

Обратно к перевалу я шел подавленный, без тени уверенности и рисовал мрачные картины в своем воображении. Что там могло произойти? Возможно, они заблудились? Или кто-то из них подвернул ногу? А может, свернул шею?
Река, по которой я поднимался, раздваивалась, и я никак не мог выбрать направление.

В конце концов, я выбрал правый приток и на развилке оставил пачку из-под сигарет, на которой нацарапал жженой спичкой: «Ждите здесь, пошел на запад к перевалу».
Вскоре я заметил, как мне показалось, двух цыганок, но,приглядевшись, увидел, что это Светка и Балай. И я побежал. «Живы!» – пела лишь одна мысль.
Радостно хлопаю по плечу Балая, хватаю в охапку Светку и кружусь по поляне.
– Черт возьми, а мы думали…!
– Вы живы ребята! Целы и невредимы. Ура! Где же вы пропадали?
– Это ты пропадал. Как же ты проскочил, не заметив нас?!
–Володенька, ты читал мою записку? – спрашивает Светка. – Ну, там, на перевале я тебе оставила записку.
– Нет, я ничего такого не нашел
– А альпеншток? Я оставила твой альпешток и с ним записку.
– Да нет же, нет, я не видел альпештока, не было там никакого штока, не было даже былинки.
Так мы выяснили, что шли по разным перевалам.
– Значит, перевал был двойным, и в пяти километрах ниже располагалось большущее такое стойбище. Вы видели это стойбище?
– Да нет же там никакого стойбища, нам встретилась только маленькая хижина, где нас поили молоком.

До сих пор я так и не знаю, кто из нас был на настоящем Тенгизбае.
– Вот, что ребенок, – прерывает меня Балай, – Держись этого ручья, дальше будет домик и кладка из дикого камня, потом спуск с перевала и группа можжевелового стланика. Ну да лучше я нарисую, – и Балай чертит палочкой на песке, объясняя как мне отыскать мой рюкзак – Ты уж извини, Ребенок, мы больше не могли его тащить. Пришлось оставить.
Часа через три я вернулся с рюкзаком. В нём разбилась бутылка с сурчиным жиром, и от этого запаха меня мутит.
Наш новый лагерь расположился на поляне, и дым костра растекался по ущелью тоненькими струйками.
Я понял, как я устал за эти дни, только когда подносил ко рту дрожащей рукой первую ложку супа с сурчиным салом. Я был голоден, как после ночи чересчур бурной любви, а потому пожирал похлебку с жадностью истощенного крокодила и слушал неторопливый рассказ Балая.
– Кияз бросил нас на перевале. Бросил потому, что Светка отказалась идти к нему в гарем. Поначалу мы тащили твой рюкзак волоком, и он несколько раз срывался. Так что фляга с жиром разбилась. Тогда мы переложили самое ценное, в том числе и коробку с бабочками в свои рюкзаки, а твой оставили. Сумерки застали нас под самым перевалом, и, отыскав крошечную лужайку, мы решили заночевать. Поляна оказалась сырой и имела солидный крен, так что всю ночь под боком хлюпала грязь, и мы медленно сползали вниз по склону. Дров для костра не нашли и пришлось жечь сырой можжевельник и аммонитовые шашки. Они горели, как неисправный керогаз и также чадили чёрным дымом. Ты знаешь, Ребенок, мне больше по душе холод, нежели жара, но тогда и я замерз. От холода ничего не спасало. Мы натянули на себя всю одежду, но так и не согрелись. К утру мы были в оцепенении, почти в анабиозе.
Я слушал рассказ Балая и не знал, что сегодняшний вечер – особый вечер. Я не знал, что он имел особый тон и прощальное значение. Так бывает поздней осенью, когда задует южный ветер и, разогнав тучи, позволит улыбнуться Солнцу последней, грустной улыбкой. Это была последняя вспышка взаимопонимания, последний день мира.
На маленьком зеленом пятнышке Земли, стиснутые каменной щелью, очутились три человека – я, духовный потомок «рыцаря печального образа», мой друг, в которого я верил больше, чем в себя, и посторонняя девчонка, в которую я все больше влюблялся, вопреки всем доводам здравого смысла. Собственно влюблялся не в нее, не в женщину из крови и плоти, а в загадку, мираж, манящий в гибельную даль своей необъяснимостью. Я не обманываюсь миражами, нет. Я достаточно хорошо знаю этот мир со всеми его ложными надеждами. Но, увидев таинственные берега прекрасного озера, я подойду к нему, ясно сознавая, что оно есть ничто иное, как оптическая иллюзия. Я бы смог остановиться, но дело в том, что я этого никогда не сделаю. Я просто не пожелаю остановиться, даже если мне грозит гибель. Я подойду к нему, шатаясь и падая, и теряя реальные ценности. А потом в конце пути, если догоню, попытаюсь поймать призрак сачком для бабочек. Да здравствует клетка для солнечных зайчиков!
Но в этот вечер я еще не отправился вперед, влекомый фата-морганой.
В этот вечер надвигалась тень. Она бежала по Земле с востока на запад, со скоростью реактивного самолета. Она гасила миражи в пустыне и зажигала окна в городских квартирах. Она бежала чуть медленнее, чем три миллиарда лет тому назад, должно быть тоже постарела и уморилась. Три миллиарда лет. Тогда не было людей, и она была просто тенью. Но потом появились люди и дали ей свое название. Они нарекли ее Ночью. Ведь люди так любят давать всему своё название, им не важно, что суть вещей от этого не меняется.
Какая сумасшедшая ночь.Такая же, как волосы Амазонки, с сединой звезд в висках.
Какая сумасшедшая ночь.Она раздирает душу на тысячи клочков и рассеивает ее по всей Вселенной. И, кажется, что обнимает весь этот мир и растворяется в нем, и растворяет его в себе.
Какая печальная Планета.
Какая грустная и несчастная Планета.
Я вдруг понимаю, что этот прекрасный, но грустный мир – чужой мне мир. А свой я потерял где-то там, в необозримой дали, но я уже позабыл, когда и где, и знаю, что мне не обрести его вновь.
Я смотрю на Светку и думаю: «Вот передо мной насквозь лживая женщина. Так почему меня так тянет к ней? Ведь я же знаю, что вся она сплошная бутафория. Ведь от меня ей нужно только одно – поклонение. Ей необходимо поклонение. Это ее инстинктивная потребность, в которой она, вероятно, не отдает себе отчета. А я уже готов забыть свой обет. Но нет, я не буду тянуться к ней, стучать в ее закрытую душу. Я отгорожусь, уйду в себя. Возьму свою душу за горло и сожму в кулаки простертые для объятий руки.
Но ведь она тоже что-то ищет, от чего-то или кого-то бежит. Она живой человек, но только спящий. Что она ищет, и кто в силах ее разбудить? Понять ее мир и подарить свой? Я уверен, что ее мир огромный и яркий, но какой-то перекошенный, какой-то зловещий, глубокий точно космос и такой же бесстрастный. А еще в нем сквозит обреченность. Обреченность, которую ощущаешь, но не можешь понять. Господи, научи понимать человека!»
Полночь. Светка устроилась на перекрученном пне. Этот перекрученный пень подстать ее характеру.
Нас разделяет пляшущий огонь костра.
– Я боюсь возвращаться домой. Противно снова возвращаться в болото обыденной жизни. Все дни как близнецы. Живешь, ждешь чего-то нового, но все одно и тоже, одно и тоже. И родственники. У нас по субботам собираются родственники. Ты не представляешь, какая это скука. Говорят о всякой ерунде, сплетничают и требуют от тебя того же. А я, мне это совсем неинтересно. Я хочу только, чтобы они оставили меня в покое. Мне нужны леса и луга. И в эти дни я убегаю к деревьям. Иногда надолго. Ночую в лесу. Одна. А раньше убегала из дому к морю и ночевала под перевернутыми лодками, или у простых рыбаков. И ты знаешь, Володька, они никогда не спрашивали, кто я и откуда.
– Светка, но ведь всегда приходится возвращаться. Таким как мы, люди не догадались оставить по необитаемому острову. Но это не говорит о том, что таких островов нет. Только искать их надо не в океане, а создавать самим, как это делают кораллы. Создавать для себя и вокруг себя.
– Создавать? Так ведь не дадут. Захватят и раздавят. Они не выносят инородности, для них это как заноза. Они довольны собой и своей жизнью, а если довольны они, то обязаны быть довольны и другие.
– Да, ты права, все это так. Это система «ГОСТов» – хорошо только то, что «серо». Еще я называю это кастрацией песни. Ты заметила, как эволюционирует песня? Ну, например, с экрана кино на эстраду, а потом к публике? Вот представь себе, что ты в концертном зале и впервые слышишь новую песню. Поет кто-нибудь вроде Ободзинского или Градского. Песня прекрасная. Ее поет не певец, а его раненная душа, которая вкладывает всю страсть и силу в слова. Но, черт возьми, ведь так нельзя, зачем народу лишние эмоции, это болезненно, это возбуждает. Песня зовет, песня заставляет посмотреть на жизнь иначе. И тогда песню отдают на операцию, на эстраду. И она погибла. За нее берется какой-нибудь Лев Лещенко и поет по обязанности, то есть он не поет, он работает. И песня теряет душу. Потом ее бросают с эстрады в толпу, совсем уже обезвреженную и толпа довершает начатое, пьяными голосами.

Скалы узкого прохода на юг погрузились в могильную тишину, казалось, стерегут огромную замшелую тайну. И эту ночь.
В костер летели ночные бабочки. Летели издалека со всех сторон. Летели, чтобы вспыхнуть в его манящем огне. Огне ярком, красивом и безобидном издалека. Временами слышался сухой треск, и в небо взлетало маленькое облачко копоти.
К какому же костру толкает судьба каждого из нас?
– Расскажи мне о Федченко, – просит Светка, и глаза ее влажно блестят от пламени и дыма.
Я рассказываю о Федченко, о Роборовском, и о многих других прекрасных душой людях, чья жизнь прошла в поиске.
– Он шел к Памиру, быть может по этой тропе, и где-то пол толщей щебня захоронен след его лошади.

Продолжение следует.