Фенька пантелеев рассказ читать полностью

Дело было вечером. Я лежал на диване, курил и читал газету. В комнате никого, кроме меня, не было. И вдруг я слышу — кто-то царапается. Кто-то чуть слышно, тихонечко стучит по оконному стеклу: тик-тик, тук-тук.

«Что, — думаю, — такое? Муха? Нет, не муха. Таракан? Нет, не таракан. Может быть, дождь капает? Да нет, какой там дождь, — дождём и не пахнет…»

Повернул я голову, посмотрел — ничего не видно. На локте привстал — тоже не видно. Прислушался — как будто тихо.

Лёг я. И вдруг опять: тик-тик, тук-тук.

«Фу, — думаю. — Что такое?»

Надоело мне, встал я, бросил газету, подошёл к окну и — глаза вытаращил. Думаю: батюшки, что это мне — во сне снится, что ли? Вижу — за окном, на узеньком железном карнизе, стоит — кто вы думаете? Стоит девочка. Да такая девочка, о каких вы и в сказках не читывали.

Ростом она будет поменьше самого маленького мальчика с пальчика. Ножки у неё босые, платье всё изодрано; сама она толстенькая, пузатая, нос пуговкой, губы какие-то оттопыренные, а волосы на голове рыжие и торчат в разные стороны, как на сапожной щётке.

Я даже не сразу поверил, что это девочка. Я подумал сначала, что что какой-то зверёк. Потому что я никогда раньше таких маленьких девочек не видел.

А девочка стоит, смотрит на меня и изо всех сил своим кулачишкой по стеклу барабанит: тик-тик, тук-тук.

Я у неё через стекло спрашиваю:

— Девочка! Тебе что надо?

А она не слышит меня, не отвечает и только пальцем показывает: дескать, открой, пожалуйста, а ну открой поскорей!

Тогда я отодвинул задвижку, открыл окно и впустил её в комнату.

Я говорю:

— Чего же ты, глупышка, в окно лезешь? Ведь у меня ж дверь открыта.

А она мне, я помню, тоненьким-тоненьким голоском отвечает:

— Я в дверь не умею ходить.

— Как не умеешь?! В окно умеешь, а в дверь не умеешь?

— Да, — говорит, — не умею.

«Вот так, — думаю, — чудо-юдо ко мне привалило!»

Удивился я, взял её на руки, вижу — она вся дрожит. Вижу — боится чего-то. Оглядывается, на окно посматривает. Лицо у неё всё заплаканное, зубки стучат, а в глазах ещё слёзы поблёскивают.

Я у неё спрашиваю:

— Ты кто такая?

— Я, — говорит, — Фенька.

— Какая такая Фенька?

— Такая вот… Фенька.

— А где ты живёшь?

— Не знаю.

— А где твои папа с мамой?

— Не знаю.

— Ну, — я говорю, — а откуда ты пришла? Почему ты дрожишь? Холодно?

— Нет, — говорит, — не холодно. Жарко. А я дрожу потому, что за мной сейчас собаки по улице гнались.

— Какие собаки?

А она мне опять:

— Не знаю.

Тут уж я не вытерпел, рассердился и говорю:

— Не знаю, не знаю!.. А чего же ты тогда знаешь?

Она говорит:

— Я есть хочу.

— Ах вот как! Это ты знаешь?

Ну, что ж с ней поделаешь. Посадил я её на диван, «посиди», говорю, а сам пошёл на кухню, поискать, нет ли чего-нибудь съедобного. Думаю: только вот вопрос, чем её кормить, этакое чудовище? Налил ей на блюдечко кипячёного молока, хлеба нарезал маленькими кусочками, котлету холодную раскрошил.

Прихожу в комнату, смотрю — где же Фенька? Вижу — на диване никого нет. Удивился я, стал кричать:

— Феня! Феня!

Никто не отвечает.

Я опять:

— Феня! А Феня?

И вдруг слышу откуда-то:

— Я тут!

Нагнулся — она под диваном сидит.

Рассердился я.

— Это, — говорю, — что за фокусы такие?! Ты почему это на диване не сидишь?

— А я, — говорит, — не умею.

— Что-о? Под диваном умеешь, а на диване не умеешь? Ах ты такая-сякая! Ты, может быть, и за столом за обеденным не умеешь сидеть?

— Нет, — говорит, — это умею.

— Ну, так садись, — говорю.

Посадил её за стол. Стул ей поставил. На стул книг целую гору навалил — чтобы повыше было. Вместо передника носовой платок повязал.

— Ешь, — говорю.

Только вижу — не ест. Вижу — сидит, ковыряется, носом сопит.

— Что? — говорю. — В чём дело?

Молчит, не отвечает.

Я говорю:

— Ты же есть просила. Вот — ешь, пожалуйста.

А она покраснела вся и вдруг говорит:

— Нет ли у вас чего-нибудь повкуснее?

— Как повкуснее? Ах ты, — я говорю, — неблагодарная! Тебе, что ж, конфет надо, что ли?

— Ах нет, — говорит, — что вы, что вы… Это тоже невкусно.

— Так чего же тебе? Мороженого?

— Нет, и мороженое невкусное.

— И мороженое невкусное? Вот тебе и на! Так чего же тебе, скажи пожалуйста, хочется?

Она помолчала, носиком посопела и говорит:

— Нет ли у вас немножко гвоздиков?

— Каких гвоздиков?

— Ну, — говорит, — обыкновенных гвоздиков. Железненьких.

У меня даже руки от страха затряслись.

Я говорю:

— Так ты что же это, значит, гвозди ешь?

— Да, — говорит, — я гвоздики очень люблю.

— Ну, а ещё что ты любишь?

— А ещё, — говорит, — я люблю керосин, мыло, бумагу, песок… только не сахарный. Вату люблю, зубной порошок, гуталин, спички…

Я думаю:

«Батюшки! Неужели это она правду говорит? Неужели она действительно гвоздями питается?»

«Ладно, — думаю. — Давай проверим».

Вытащил из стены большой ржавый гвоздь, почистил его немножко.

— На, — говорю, — ешь, пожалуйста!

Я думал, она не будет есть. Думал, она просто фокусничает, притворяется. Но не успел я оглянуться, она — раз-раз, хруп-хруп весь гвоздь сжевала. Облизнулась и говорит:

— Ещё!..

Я говорю:

— Нет, голубушка, извиняюсь, у меня больше гвоздей для тебя нет. Вот, если хочешь, — бумаги, пожалуйста, могу дать.

— Давай, — говорит.

Дал ей бумагу — она и бумагу съела. Спичек дал целый коробок — она и спички в два счёта скушала. Керосину на блюдечко налил — она и керосин вылакала.

Я только смотрю и головой качаю. «Вот так девочка, — думаю. — Такая девочка, пожалуй, и тебя самого съест в два счёта. Нет, — думаю, — надо гнать её в шею, обязательно гнать. Куда мне такое страшилище, людоедку такую!!»

А она керосин выпила, блюдечко вылизала, сидит, зевает, носом клюёт: спать, значит, хочется.

И тут мне её, вы знаете, что-то жалко стало. Сидит она, как воробушек — съёжилась, нахохлилась, — куда ж её, думаю, такую маленькую на ночь глядя гнать. Её ведь, такую пичужку, и в самом деле собаки могут загрызть. Я думаю: «Ладно, так уж и быть, — завтра выгоню. Пускай выспится у меня, отдохнёт, а завтра утречком — до свиданьица, иди откуда пришла!..»

Подумал я так и стал ей готовить постель. Положил на стул подушку, на подушку — ещё подушечку, маленькую, из-под булавок у меня такая была. Потом уложил Феньку, укрыл её вместо одеяла салфеткой.

— Спи, — говорю. — Спокойной ночи!

Она сразу и захрапела.

А я посидел немножко, почитал и тоже спать лёг.

Утром, как только проснулся, пошёл посмотреть, как там моя Фенька поживает. Прихожу, смотрю — на стуле ничего нет. Ни Феньки нет, ни подушки нет, ни салфетки… Вижу — лежит моя Фенечка под стулом, подушка у неё под ногами, голова на полу, а салфетки — так той и вовсе не видно.

Я разбудил её, говорю:

— Где салфетка?

Она говорит:

— Какая салфетка?

Я говорю:

— Такая салфетка. Которую я тебе давеча вместо одеяла устроил.

Она говорит:

— Не знаю.

— Как это не знаешь?

— Честное слово, не знаю.

Стали искать. Я ищу, а Фенька мне помогает. Ищем, ищем — нету салфетки.

Вдруг Фенька мне говорит:

— Слушайте, не ищите, ладно. Я вспомнила.

— Что, — я говорю, — ты вспомнила?

— Я вспомнила, где салфетка.

— Ну, где?

— Я её нечаянно скушала.

Ох, рассердился я, закричал, ногами затопал.

— Обжора ты этакая, — говорю, — утроба ты ненасытная! Ведь этак же ты мне весь дом сожрёшь.

Она говорит:

— Я не нарочно.

— Как это не нарочно? Нечаянно салфетку съела? Да?

Она говорит:

— Я ночью проснулась, мне есть захотелось, а вы мне ничего не оставили. Вот сами и виноваты.

Ну, я с ней, конечно, спорить не стал, плюнул и ушёл на кухню завтрак готовить. Себе сделал яичницу, кофе сварил, бутербродов намазал. А Феньке — нарезал газетной бумаги, накрошил туалетного мыла и сверху всё это керосинчиком полил. Приношу этот винегрет в комнату, смотрю — моя Фенька полотенцем лицо вытирает. Я испугался, мне показалось, что она ест полотенце. Потом вижу — нет, лицо вытирает.

Я у неё спрашиваю:

— Ты где воду брала?

Она говорит:

— Какую воду?

Я говорю:

— Такую воду. Одним словом, — где ты мылась?

Она говорит:

— Я ещё не мылась.

— Как не мылась? Так чего ж ты тогда вытираешься?

— А я, — говорит, — всегда так. Я сначала вытрусь, а потом вымоюсь.

Я только рукой махнул.

— Ну, — говорю, — ладно, садись, ешь скорей и — до свиданьица!..

Она говорит:

— Как это «до свиданьица»?

— Да так, — говорю. — Очень просто. До свиданьица. Надоела ты мне, голубушка. Уходи поскорее, откуда пришла.

И вдруг вижу — моя Феня как задрожит, как затрясётся. Кинулась ко мне, за ногу меня схватила, обнимает, целует, а у самой из глазёнок слёзы так и текут.

— Не гоните меня, — говорит, — пожалуйста! Я хорошая буду. Пожалуйста! Прошу вас! Если вы меня кормить будете, я никогда ничего — ни одного гвоздика, ни одной пуговки без спросу не съем.

Ну, одним словом, мне её опять жалко стало.

Детей у меня тогда не было. Жил я один. Вот я и подумал: «Что ж, не объест ведь меня эта пигалица. Пускай, — думаю, — погостит у меня немножко. А там видно будет».

— Ладно, — говорю, — так уж и быть. В последний раз тебя прощаю. Но только смотри у меня…

Она сразу повеселела, запрыгала, замурлыкала.

Потом я ушёл на работу. А перед тем как уйти на работу, я сходил на рынок и купил полкило маленьких сапожных гвоздей. Штук десять я оставил Феньке, а остальные положил в ящик и ящик закрыл на ключ.

На работе я всё время о Феньке думал. Беспокоился. Как она там? Что делает? Не натворила ли чего-нибудь?

Прихожу домой — Фенька сидит на окне, мух ловит. Увидела меня, обрадовалась, в ладошки захлопала.

— Ой, — говорит, — наконец-то! Как я рада!

— А что? — говорю. — Скучно было?

— Ой, как скучно! Прямо не могу, до чего скучно!

Взял её на руки. Говорю:

— Есть, наверно, хочешь?

— Нет, — говорит. — Ни капельки. У меня ещё три гвоздя от завтрака осталось.

«Ну, — думаю, — если три гвоздя осталось, значит, всё в порядочке, значит, она ничего лишнего не съела».

Я похвалил её за хорошее поведение, немножко с ней поиграл, потом занялся своими делами.

Мне нужно было написать несколько писем. Я сажусь за письменный стол, открываю чернильницу, гляжу — чернильница у меня пустая. Что такое? Ведь я только третьего дня чернила туда наливал.

— А ну, — говорю, — Фенька! Иди сюда!

Она прибегает.

— Да? — говорит.

Я говорю:

— Ты не знаешь, куда у меня чернила девались?

— А что?

— Да ничего. Знаешь или не знаешь?

Она говорит:

— Если вы ругаться не будете, тогда скажу.

— Ну?

— Не будете ругаться?

— Ну, не буду.

— Я их выпила.

— Как выпила?!! Ты же мне, — я говорю, — обещала…

Она говорит:

— Я обещала вам не есть ничего. А не пить я не обещала. И вы, — говорит, — опять сами виноваты. Зачем вы мне таких солёных гвоздей купили? От них пить хочется.

Ну вот — поговорите вы с ней! Опять я виноват.

Я думаю: что же мне делать? Ругаться? Да нет, руганью тут делу не поможешь. Думаю: надо ей какую-нибудь работу, какое-нибудь занятие найти. Это она от безделья глупостями занимается. А когда я её работать заставлю, ей некогда будет дурака-то валять.

И вот на другой день утром я ей даю метёлку и говорю:

— Вот, Феня, я ухожу на работу, а ты пока делом займись: прибери комнату, пол подмети, пыль вытри. Сумеешь?

Она даже засмеялась.

— Эва, — говорит, — невидаль. Что ж тут не суметь? Конечно, сумею.

Вечером я прихожу, смотрю: в комнате — пыль, грязь, на полу бумажки валяются.

— Эй, Фенька! — кричу.

Она из-под кровати вылезает.

— Да! — говорит. — В чём дело?

— Ты почему это пол не подмела?

— Как это почему?

— Вот именно: почему?

— А чем, — говорит, — его подметать?

— Метёлкой.

Она говорит:

— Нету метёлки.

— Как это нету?

— Очень просто: нету.

— Куда же она девалась?

Молчит. Носом сопит. Значит, дело неладно.

Я говорю:

— Съела?

— Да, — говорит. — Съела.

Я так на стул и упал. Я даже рассердиться позабыл.

Я говорю:

— Чудовище! Да как же это ты умудрилась метёлку слопать?

Она говорит:

— Я, честное слово, даже сама не знаю. Как-то незаметно, по одному прутику…

— Ну, что же, — я говорю, — мне теперь делать? Железную метёлку для тебя, что ли, заказывать?

— Нет, — говорит.

— Что «нет»?

— Нет, — говорит, — я и железную съем.

Тогда я подумал немного и говорю:

— Ладно. Я знаю, что я с тобой сделаю. С завтрашнего дня я буду тебя в чемодан прятать. Ты чемодан-то, надеюсь, не съешь?

— Нет, — говорит, — не съем. Он пыльный. Вымойте его — тогда съем.

— Ну нет, — говорю. — Спасибо. Не надо. Уж лучше пускай он пыльный стоит.

И на другой день я посадил Феньку в маленький кожаный чемодан. Она ничего — не плакала, не пищала. Только попросила, чтобы я просверлил несколько дырочек для воздуха.

Я взял ножницы и сделал три дырки. И с тех пор Фенька так там и живёт, у меня в чемодане.

Конечно, выросла немножко за это время: была с большой палец, теперь — с указательный. Но живётся ей неплохо. Даже уютно. Теперь я и окошечко там сделал, в её домике. Спит она на маленьком диванчике. Обедает за маленьким столиком. И даже маленький-маленький — вот такой — телевизорчик там стоит.

Так что вы её не жалейте, Феньку. А лучше приходите ко мне как-нибудь в гости, и я вас непременно с ней познакомлю.

Леонид Пантелеев

   

Дело было вечером. Я лежал на диване, курил и читал газету. В комнате никого, кроме меня, не было. И вдруг я слышу — кто-то царапается. Кто-то чуть слышно, тихонечко стучит по оконному стеклу: тик-тик, тук-тук.

«Что, — думаю, — такое? Муха? Нет, не муха. Таракан? Нет, не таракан. Может быть, дождь капает? Да нет, какой там дождь, — дождём и не пахнет…»

Повернул я голову, посмотрел — ничего не видно. На локте привстал — тоже не видно. Прислушался — как будто тихо.

Лёг я. И вдруг опять: тик-тик, тук-тук.

«Фу, — думаю. — Что такое?»

Надоело мне, встал я, бросил газету, подошёл к окну и — глаза вытаращил. Думаю: батюшки, что это мне — во сне снится, что ли? Вижу — за окном, на узеньком железном карнизе, стоит — кто вы думаете? Стоит девочка. Да такая девочка, о каких вы и в сказках не читывали.

Ростом она будет поменьше самого маленького мальчика с пальчика. Ножки у неё босые, платье всё изодрано; сама она толстенькая, пузатая, нос пуговкой, губы какие-то оттопыренные, а волосы на голове рыжие и торчат в разные стороны, как на сапожной щётке.

Я даже не сразу поверил, что это девочка. Я подумал сначала, что что какой-то зверёк. Потому что я никогда раньше таких маленьких девочек не видел.

А девочка стоит, смотрит на меня и изо всех сил своим кулачишкой по стеклу барабанит: тик-тик, тук-тук.

Я у неё через стекло спрашиваю:

— Девочка! Тебе что надо?

А она не слышит меня, не отвечает и только пальцем показывает: дескать, открой, пожалуйста, а ну открой поскорей!

Тогда я отодвинул задвижку, открыл окно и впустил её в комнату.

Я говорю:

— Чего же ты, глупышка, в окно лезешь? Ведь у меня ж дверь открыта.

А она мне, я помню, тоненьким-тоненьким голоском отвечает:

— Я в дверь не умею ходить.

— Как не умеешь?! В окно умеешь, а в дверь не умеешь?

— Да, — говорит, — не умею.

«Вот так, — думаю, — чудо-юдо ко мне привалило!»

Удивился я, взял её на руки, вижу — она вся дрожит. Вижу — боится чего-то. Оглядывается, на окно посматривает. Лицо у неё всё заплаканное, зубки стучат, а в глазах ещё слёзы поблёскивают.

Я у неё спрашиваю:

— Ты кто такая?

— Я, — говорит, — Фенька.

— Какая такая Фенька?

— Такая вот… Фенька.

— А где ты живёшь?

— Не знаю.

— А где твои папа с мамой?

— Не знаю.

— Ну, — я говорю, — а откуда ты пришла? Почему ты дрожишь? Холодно?

— Нет, — говорит, — не холодно. Жарко. А я дрожу потому, что за мной сейчас собаки по улице гнались.

— Какие собаки?

А она мне опять:

— Не знаю.

Тут уж я не вытерпел, рассердился и говорю:

— Не знаю, не знаю!.. А чего же ты тогда знаешь?

Она говорит:

— Я есть хочу.

— Ах вот как! Это ты знаешь?

Ну, что ж с ней поделаешь. Посадил я её на диван, «посиди», говорю, а сам пошёл на кухню, поискать, нет ли чего-нибудь съедобного. Думаю: только вот вопрос, чем её кормить, этакое чудовище? Налил ей на блюдечко кипячёного молока, хлеба нарезал маленькими кусочками, котлету холодную раскрошил.

Прихожу в комнату, смотрю — где же Фенька? Вижу — на диване никого нет. Удивился я, стал кричать:

— Феня! Феня!

Никто не отвечает.

Я опять:

— Феня! А Феня?

И вдруг слышу откуда-то:

— Я тут!

Нагнулся — она под диваном сидит.

Рассердился я.

— Это, — говорю, — что за фокусы такие?! Ты почему это на диване не сидишь?

— А я, — говорит, — не умею.

— Что-о? Под диваном умеешь, а на диване не умеешь? Ах ты такая-сякая! Ты, может быть, и за столом за обеденным не умеешь сидеть?

— Нет, — говорит, — это умею.

— Ну, так садись, — говорю.

Посадил её за стол. Стул ей поставил. На стул книг целую гору навалил — чтобы повыше было. Вместо передника носовой платок повязал.

— Ешь, — говорю.

Только вижу — не ест. Вижу — сидит, ковыряется, носом сопит.

— Что? — говорю. — В чём дело?

Молчит, не отвечает.

Я говорю:

— Ты же есть просила. Вот — ешь, пожалуйста.

А она покраснела вся и вдруг говорит:

— Нет ли у вас чего-нибудь повкуснее?

— Как повкуснее? Ах ты, — я говорю, — неблагодарная! Тебе, что ж, конфет надо, что ли?

— Ах нет, — говорит, — что вы, что вы… Это тоже невкусно.

— Так чего же тебе? Мороженого?

— Нет, и мороженое невкусное.

— И мороженое невкусное? Вот тебе и на! Так чего же тебе, скажи пожалуйста, хочется?

Она помолчала, носиком посопела и говорит:

— Нет ли у вас немножко гвоздиков?

— Каких гвоздиков?

— Ну, — говорит, — обыкновенных гвоздиков. Железненьких.

У меня даже руки от страха затряслись.

Я говорю:

— Так ты что же это, значит, гвозди ешь?

— Да, — говорит, — я гвоздики очень люблю.

— Ну, а ещё что ты любишь?

— А ещё, — говорит, — я люблю керосин, мыло, бумагу, песок… только не сахарный. Вату люблю, зубной порошок, гуталин, спички…

Я думаю:

«Батюшки! Неужели это она правду говорит? Неужели она действительно гвоздями питается?»

«Ладно, — думаю. — Давай проверим».

Вытащил из стены большой ржавый гвоздь, почистил его немножко.

— На, — говорю, — ешь, пожалуйста!

Я думал, она не будет есть. Думал, она просто фокусничает, притворяется. Но не успел я оглянуться, она — раз-раз, хруп-хруп весь гвоздь сжевала. Облизнулась и говорит:

— Ещё!..

Я говорю:

— Нет, голубушка, извиняюсь, у меня больше гвоздей для тебя нет. Вот, если хочешь, — бумаги, пожалуйста, могу дать.

— Давай, — говорит.

Дал ей бумагу — она и бумагу съела. Спичек дал целый коробок — она и спички в два счёта скушала. Керосину на блюдечко налил — она и керосин вылакала.

Я только смотрю и головой качаю. «Вот так девочка, — думаю. — Такая девочка, пожалуй, и тебя самого съест в два счёта. Нет, — думаю, — надо гнать её в шею, обязательно гнать. Куда мне такое страшилище, людоедку такую!!»

А она керосин выпила, блюдечко вылизала, сидит, зевает, носом клюёт: спать, значит, хочется.

И тут мне её, вы знаете, что-то жалко стало. Сидит она, как воробушек — съёжилась, нахохлилась, — куда ж её, думаю, такую маленькую на ночь глядя гнать. Её ведь, такую пичужку, и в самом деле собаки могут загрызть. Я думаю: «Ладно, так уж и быть, — завтра выгоню. Пускай выспится у меня, отдохнёт, а завтра утречком — до свиданьица, иди откуда пришла!..»

Подумал я так и стал ей готовить постель. Положил на стул подушку, на подушку — ещё подушечку, маленькую, из-под булавок у меня такая была. Потом уложил Феньку, укрыл её вместо одеяла салфеткой.

— Спи, — говорю. — Спокойной ночи!

Она сразу и захрапела.

А я посидел немножко, почитал и тоже спать лёг.

Утром, как только проснулся, пошёл посмотреть, как там моя Фенька поживает. Прихожу, смотрю — на стуле ничего нет. Ни Феньки нет, ни подушки нет, ни салфетки… Вижу — лежит моя Фенечка под стулом, подушка у неё под ногами, голова на полу, а салфетки — так той и вовсе не видно.

Я разбудил её, говорю:

— Где салфетка?

Она говорит:

— Какая салфетка?

Я говорю:

— Такая салфетка. Которую я тебе давеча вместо одеяла устроил.

Она говорит:

— Не знаю.

— Как это не знаешь?

— Честное слово, не знаю.

Стали искать. Я ищу, а Фенька мне помогает. Ищем, ищем — нету салфетки.

Вдруг Фенька мне говорит:

— Слушайте, не ищите, ладно. Я вспомнила.

— Что, — я говорю, — ты вспомнила?

— Я вспомнила, где салфетка.

— Ну, где?

— Я её нечаянно скушала.

Ох, рассердился я, закричал, ногами затопал.

— Обжора ты этакая, — говорю, — утроба ты ненасытная! Ведь этак же ты мне весь дом сожрёшь.

Она говорит:

— Я не нарочно.

— Как это не нарочно? Нечаянно салфетку съела? Да?

Она говорит:

— Я ночью проснулась, мне есть захотелось, а вы мне ничего не оставили. Вот сами и виноваты.

Ну, я с ней, конечно, спорить не стал, плюнул и ушёл на кухню завтрак готовить. Себе сделал яичницу, кофе сварил, бутербродов намазал. А Феньке — нарезал газетной бумаги, накрошил туалетного мыла и сверху всё это керосинчиком полил. Приношу этот винегрет в комнату, смотрю — моя Фенька полотенцем лицо вытирает. Я испугался, мне показалось, что она ест полотенце. Потом вижу — нет, лицо вытирает.

Я у неё спрашиваю:

— Ты где воду брала?

Она говорит:

— Какую воду?

Я говорю:

— Такую воду. Одним словом, — где ты мылась?

Она говорит:

— Я ещё не мылась.

— Как не мылась? Так чего ж ты тогда вытираешься?

— А я, — говорит, — всегда так. Я сначала вытрусь, а потом вымоюсь.

Я только рукой махнул.

— Ну, — говорю, — ладно, садись, ешь скорей и — до свиданьица!..

Она говорит:

— Как это «до свиданьица»?

— Да так, — говорю. — Очень просто. До свиданьица. Надоела ты мне, голубушка. Уходи поскорее, откуда пришла.

И вдруг вижу — моя Феня как задрожит, как затрясётся. Кинулась ко мне, за ногу меня схватила, обнимает, целует, а у самой из глазёнок слёзы так и текут.

— Не гоните меня, — говорит, — пожалуйста! Я хорошая буду. Пожалуйста! Прошу вас! Если вы меня кормить будете, я никогда ничего — ни одного гвоздика, ни одной пуговки без спросу не съем.

Ну, одним словом, мне её опять жалко стало.

Детей у меня тогда не было. Жил я один. Вот я и подумал: «Что ж, не объест ведь меня эта пигалица. Пускай, — думаю, — погостит у меня немножко. А там видно будет».

— Ладно, — говорю, — так уж и быть. В последний раз тебя прощаю. Но только смотри у меня…

Она сразу повеселела, запрыгала, замурлыкала.

Потом я ушёл на работу. А перед тем как уйти на работу, я сходил на рынок и купил полкило маленьких сапожных гвоздей. Штук десять я оставил Феньке, а остальные положил в ящик и ящик закрыл на ключ.

На работе я всё время о Феньке думал. Беспокоился. Как она там? Что делает? Не натворила ли чего-нибудь?

Прихожу домой — Фенька сидит на окне, мух ловит. Увидела меня, обрадовалась, в ладошки захлопала.

— Ой, — говорит, — наконец-то! Как я рада!

— А что? — говорю. — Скучно было?

— Ой, как скучно! Прямо не могу, до чего скучно!

Взял её на руки. Говорю:

— Есть, наверно, хочешь?

— Нет, — говорит. — Ни капельки. У меня ещё три гвоздя от завтрака осталось.

«Ну, — думаю, — если три гвоздя осталось, значит, всё в порядочке, значит, она ничего лишнего не съела».

Я похвалил её за хорошее поведение, немножко с ней поиграл, потом занялся своими делами.

Мне нужно было написать несколько писем. Я сажусь за письменный стол, открываю чернильницу, гляжу — чернильница у меня пустая. Что такое? Ведь я только третьего дня чернила туда наливал.

— А ну, — говорю, — Фенька! Иди сюда!

Она прибегает.

— Да? — говорит.

Я говорю:

— Ты не знаешь, куда у меня чернила девались?

— А что?

— Да ничего. Знаешь или не знаешь?

Она говорит:

— Если вы ругаться не будете, тогда скажу.

— Ну?

— Не будете ругаться?

— Ну, не буду.

— Я их выпила.

— Как выпила?!! Ты же мне, — я говорю, — обещала…

Она говорит:

— Я обещала вам не есть ничего. А не пить я не обещала. И вы, — говорит, — опять сами виноваты. Зачем вы мне таких солёных гвоздей купили? От них пить хочется.

Ну вот — поговорите вы с ней! Опять я виноват.

Я думаю: что же мне делать? Ругаться? Да нет, руганью тут делу не поможешь. Думаю: надо ей какую-нибудь работу, какое-нибудь занятие найти. Это она от безделья глупостями занимается. А когда я её работать заставлю, ей некогда будет дурака-то валять.

И вот на другой день утром я ей даю метёлку и говорю:

— Вот, Феня, я ухожу на работу, а ты пока делом займись: прибери комнату, пол подмети, пыль вытри. Сумеешь?

Она даже засмеялась.

— Эва, — говорит, — невидаль. Что ж тут не суметь? Конечно, сумею.

Вечером я прихожу, смотрю: в комнате — пыль, грязь, на полу бумажки валяются.

— Эй, Фенька! — кричу.

Она из-под кровати вылезает.

— Да! — говорит. — В чём дело?

— Ты почему это пол не подмела?

— Как это почему?

— Вот именно: почему?

— А чем, — говорит, — его подметать?

— Метёлкой.

Она говорит:

— Нету метёлки.

— Как это нету?

— Очень просто: нету.

— Куда же она девалась?

Молчит. Носом сопит. Значит, дело неладно.

Я говорю:

— Съела?

— Да, — говорит. — Съела.

Я так на стул и упал. Я даже рассердиться позабыл.

Я говорю:

— Чудовище! Да как же это ты умудрилась метёлку слопать?

Она говорит:

— Я, честное слово, даже сама не знаю. Как-то незаметно, по одному прутику…

— Ну, что же, — я говорю, — мне теперь делать? Железную метёлку для тебя, что ли, заказывать?

— Нет, — говорит.

— Что «нет»?

— Нет, — говорит, — я и железную съем.

Тогда я подумал немного и говорю:

— Ладно. Я знаю, что я с тобой сделаю. С завтрашнего дня я буду тебя в чемодан прятать. Ты чемодан-то, надеюсь, не съешь?

— Нет, — говорит, — не съем. Он пыльный. Вымойте его — тогда съем.

— Ну нет, — говорю. — Спасибо. Не надо. Уж лучше пускай он пыльный стоит.

И на другой день я посадил Феньку в маленький кожаный чемодан. Она ничего — не плакала, не пищала. Только попросила, чтобы я просверлил несколько дырочек для воздуха.

Я взял ножницы и сделал три дырки. И с тех пор Фенька так там и живёт, у меня в чемодане.

Конечно, выросла немножко за это время: была с большой палец, теперь — с указательный. Но живётся ей неплохо. Даже уютно. Теперь я и окошечко там сделал, в её домике. Спит она на маленьком диванчике. Обедает за маленьким столиком. И даже маленький-маленький — вот такой — телевизорчик там стоит.

Так что вы её не жалейте, Феньку. А лучше приходите ко мне как-нибудь в гости, и я вас непременно с ней познакомлю.

1967

 
 
Àëåêñåé Èâàíîâè÷ Ïàíòåëååâ. Ôåíüêà
 
 
 ———————————————————————
 Ëåîíèä Ïàíòåëååâ
 Ïàíòåëååâ À.È. Ñîáðàíèå ñî÷èíåíèé â ÷åòûðåõ òîìàõ. Òîì 1.
 Ë.: Äåò. ëèò., 1983.
 OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 20 ôåâðàëÿ 2003 ãîäà
 ———————————————————————
 
 Äåëî áûëî âå÷åðîì. ß ëåæàë íà äèâàíå, êóðèë è ÷èòàë ãàçåòó.  êîìíàòå
 íèêîãî, êðîìå ìåíÿ, íå áûëî. È âäðóã ÿ ñëûøó — êòî-òî öàðàïàåòñÿ. Êòî-òî
 ÷óòü ñëûøíî, òèõîíå÷êî ñòó÷èò ïî îêîííîìó ñòåêëó: òèê-òèê, òóê-òóê.
 «×òî, — äóìàþ, — òàêîå? Ìóõà? Íåò, íå ìóõà. Òàðàêàí? Íåò, íå òàðàêàí.
 Ìîæåò áûòü, äîæäü êàïàåò? Äà íåò, êàêîé òàì äîæäü, — äîæäåì è íå ïàõíåò…»
 Ïîâåðíóë ÿ ãîëîâó, ïîñìîòðåë — íè÷åãî íå âèäíî. Íà ëîêòå ïðèâñòàë —
 òîæå íå âèäíî. Ïðèñëóøàëñÿ — êàê áóäòî òèõî.
 Ëåã ÿ. È âäðóã îïÿòü: òèê-òèê, òóê-òóê.
 «Ôó, — äóìàþ. — ×òî òàêîå?»
 Íàäîåëî ìíå, âñòàë ÿ, áðîñèë ãàçåòó, ïîäîøåë ê îêíó è — ãëàçà
 âûòàðàùèë. Äóìàþ: áàòþøêè, ÷òî ýòî ìíå — âî ñíå ñíèòñÿ, ÷òî ëè? Âèæó — çà
 îêíîì, íà óçåíüêîì æåëåçíîì êàðíèçå, ñòîèò — êòî âû äóìàåòå? Ñòîèò äåâî÷êà.
 Äà òàêàÿ äåâî÷êà, î êàêèõ âû è â ñêàçêàõ íå ÷èòûâàëè.
 Ðîñòîì îíà áóäåò ïîìåíüøå ñàìîãî ìàëåíüêîãî ìàëü÷èêà ñ ïàëü÷èêà. Íîæêè
 ó íåå áîñûå, ïëàòüå âñå èçîäðàíî; ñàìà îíà òîëñòåíüêàÿ, ïóçàòàÿ, íîñ
 ïóãîâêîé, ãóáû êàêèå-òî îòòîïûðåííûå, à âîëîñû íà ãîëîâå ðûæèå è òîð÷àò â
 ðàçíûå ñòîðîíû, êàê íà ñàïîæíîé ùåòêå.
 ß äàæå íå ñðàçó ïîâåðèë, ÷òî ýòî äåâî÷êà. ß ïîäóìàë ñíà÷àëà, ÷òî ÷òî
 êàêîé-òî çâåðåê. Ïîòîìó ÷òî ÿ íèêîãäà ðàíüøå òàêèõ ìàëåíüêèõ äåâî÷åê íå
 âèäåë.
 À äåâî÷êà ñòîèò, ñìîòðèò íà ìåíÿ è èçî âñåõ ñèë ñâîèì êóëà÷èøêîé ïî
 ñòåêëó áàðàáàíèò: òèê-òèê, òóê-òóê.
 ß ó íåå ÷åðåç ñòåêëî ñïðàøèâàþ:
 — Äåâî÷êà! Òåáå ÷òî íàäî?
 À îíà íå ñëûøèò ìåíÿ, íå îòâå÷àåò è òîëüêî ïàëüöåì ïîêàçûâàåò: äåñêàòü,
 îòêðîé, ïîæàëóéñòà, à íó îòêðîé ïîñêîðåé!
 Òîãäà ÿ îòîäâèíóë çàäâèæêó, îòêðûë îêíî è âïóñòèë åå â êîìíàòó.
 ß ãîâîðþ:
 — ×åãî æå òû, ãëóïûøêà, â îêíî ëåçåøü? Âåäü ó ìåíÿ æ äâåðü îòêðûòà.
 À îíà ìíå, ÿ ïîìíþ, òîíåíüêèì-òîíåíüêèì ãîëîñêîì îòâå÷àåò:
 — ß â äâåðü íå óìåþ õîäèòü.
 — Êàê íå óìååøü?! Â îêíî óìååøü, à â äâåðü íå óìååøü?
 — Äà, — ãîâîðèò, — íå óìåþ.
 «Âîò òàê, — äóìàþ, — ÷óäî-þäî êî ìíå ïðèâàëèëî!»
 Óäèâèëñÿ ÿ, âçÿë åå íà ðóêè, âèæó — îíà âñÿ äðîæèò. Âèæó — áîèòñÿ
 ÷åãî-òî. Îãëÿäûâàåòñÿ, íà îêíî ïîñìàòðèâàåò. Ëèöî ó íåå âñå çàïëàêàííîå,
 çóáêè ñòó÷àò, à â ãëàçàõ åùå ñëåçû ïîáëåñêèâàþò.
 ß ó íåå ñïðàøèâàþ:
 — Òû êòî òàêàÿ?
 — ß, — ãîâîðèò, — Ôåíüêà.
 — Êàêàÿ òàêàÿ Ôåíüêà?
 — Òàêàÿ âîò… Ôåíüêà.
 — À ãäå òû æèâåøü?
 — Íå çíàþ.
 — À ãäå òâîè ïàïà ñ ìàìîé?
 — Íå çíàþ.
 — Íó, — ÿ ãîâîðþ, — à îòêóäà òû ïðèøëà? Ïî÷åìó òû äðîæèøü? Õîëîäíî?
 — Íåò, — ãîâîðèò, — íå õîëîäíî. Æàðêî. À ÿ äðîæó ïîòîìó, ÷òî çà ìíîé
 ñåé÷àñ ñîáàêè ïî óëèöå ãíàëèñü.
 — Êàêèå ñîáàêè?
 À îíà ìíå îïÿòü:
 — Íå çíàþ.
 Òóò óæ ÿ íå âûòåðïåë, ðàññåðäèëñÿ è ãîâîðþ:
 — Íå çíàþ, íå çíàþ!.. À ÷åãî æå òû òîãäà çíàåøü?
 Îíà ãîâîðèò:
 — ß åñòü õî÷ó.
 — Àõ âîò êàê! Ýòî òû çíàåøü?
 Íó, ÷òî æ ñ íåé ïîäåëàåøü. Ïîñàäèë ÿ åå íà äèâàí, «ïîñèäè», ãîâîðþ, à
 ñàì ïîøåë íà êóõíþ, ïîèñêàòü, íåò ëè ÷åãî-íèáóäü ñúåäîáíîãî. Äóìàþ: òîëüêî
 âîò âîïðîñ, ÷åì åå êîðìèòü, ýòàêîå ÷óäîâèùå? Íàëèë åé íà áëþäå÷êî êèïÿ÷åíîãî
 ìîëîêà, õëåáà íàðåçàë ìàëåíüêèìè êóñî÷êàìè, êîòëåòó õîëîäíóþ ðàñêðîøèë.
 Ïðèõîæó â êîìíàòó, ñìîòðþ — ãäå æå Ôåíüêà? Âèæó — íà äèâàíå íèêîãî íåò.
 Óäèâèëñÿ ÿ, ñòàë êðè÷àòü:
 — Ôåíÿ! Ôåíÿ!
 Íèêòî íå îòâå÷àåò.
 ß îïÿòü:
 — Ôåíÿ! À Ôåíÿ?
 È âäðóã ñëûøó îòêóäà-òî:
 — ß òóò!
 Íàãíóëñÿ — îíà ïîä äèâàíîì ñèäèò.
 Ðàññåðäèëñÿ ÿ.
 — Ýòî, — ãîâîðþ, — ÷òî çà ôîêóñû òàêèå?! Òû ïî÷åìó ýòî íà äèâàíå íå
 ñèäèøü?
 — À ÿ, — ãîâîðèò, — íå óìåþ.
 — ×òî-î? Ïîä äèâàíîì óìååøü, à íà äèâàíå íå óìååøü? Àõ òû òàêàÿ-ñÿêàÿ!
 Òû, ìîæåò áûòü, è çà ñòîëîì çà îáåäåííûì íå óìååøü ñèäåòü?
 — Íåò, — ãîâîðèò, — ýòî óìåþ.
 — Íó, òàê ñàäèñü, — ãîâîðþ.
 Ïîñàäèë åå çà ñòîë. Ñòóë åé ïîñòàâèë. Íà ñòóë êíèã öåëóþ ãîðó íàâàëèë —
 ÷òîáû ïîâûøå áûëî. Âìåñòî ïåðåäíèêà íîñîâîé ïëàòîê ïîâÿçàë.
 — Åøü, — ãîâîðþ.
 Òîëüêî âèæó — íå åñò. Âèæó — ñèäèò, êîâûðÿåòñÿ, íîñîì ñîïèò.
 — ×òî? — ãîâîðþ. —  ÷åì äåëî?
 Ìîë÷èò, íå îòâå÷àåò.
 ß ãîâîðþ:
 — Òû æå åñòü ïðîñèëà. Âîò — åøü, ïîæàëóéñòà.
 À îíà ïîêðàñíåëà âñÿ è âäðóã ãîâîðèò:
 — Íåò ëè ó âàñ ÷åãî-íèáóäü ïîâêóñíåå?
 — Êàê ïîâêóñíåå? Àõ òû, — ÿ ãîâîðþ, — íåáëàãîäàðíàÿ! Òåáå, ÷òî æ,
 êîíôåò íàäî, ÷òî ëè?
 — Àõ íåò, — ãîâîðèò, — ÷òî âû, ÷òî âû… Ýòî òîæå íåâêóñíî.
 — Òàê ÷åãî æå òåáå? Ìîðîæåíîãî?
 — Íåò, è ìîðîæåíîå íåâêóñíîå.
 — È ìîðîæåíîå íåâêóñíîå? Âîò òåáå è íà! Òàê ÷åãî æå òåáå, ñêàæè
 ïîæàëóéñòà, õî÷åòñÿ?
 Îíà ïîìîë÷àëà, íîñèêîì ïîñîïåëà è ãîâîðèò:
 — Íåò ëè ó âàñ íåìíîæêî ãâîçäèêîâ?
 — Êàêèõ ãâîçäèêîâ?
 — Íó, — ãîâîðèò, — îáûêíîâåííûõ ãâîçäèêîâ. Æåëåçíåíüêèõ.
 Ó ìåíÿ äàæå ðóêè îò ñòðàõà çàòðÿñëèñü.
 ß ãîâîðþ:
 — Òàê òû ÷òî æå ýòî, çíà÷èò, ãâîçäè åøü?
 — Äà, — ãîâîðèò, — ÿ ãâîçäèêè î÷åíü ëþáëþ.
 — Íó, à åùå ÷òî òû ëþáèøü?
 — À åùå, — ãîâîðèò, — ÿ ëþáëþ êåðîñèí, ìûëî, áóìàãó, ïåñîê… òîëüêî íå
 ñàõàðíûé. Âàòó ëþáëþ, çóáíîé ïîðîøîê, ãóòàëèí, ñïè÷êè…
 ß äóìàþ:
 «Áàòþøêè! Íåóæåëè ýòî îíà ïðàâäó ãîâîðèò? Íåóæåëè îíà äåéñòâèòåëüíî
 ãâîçäÿìè ïèòàåòñÿ?»
 «Ëàäíî, — äóìàþ. — Äàâàé ïðîâåðèì».
 Âûòàùèë èç ñòåíû áîëüøîé ðæàâûé ãâîçäü, ïî÷èñòèë åãî íåìíîæêî.
 — Íà, — ãîâîðþ, — åøü, ïîæàëóéñòà!
 ß äóìàë, îíà íå áóäåò åñòü. Äóìàë, îíà ïðîñòî ôîêóñíè÷àåò,
 ïðèòâîðÿåòñÿ. Íî íå óñïåë ÿ îãëÿíóòüñÿ, îíà — ðàç-ðàç, õðóï-õðóï âåñü ãâîçäü
 ñæåâàëà. Îáëèçíóëàñü è ãîâîðèò:
 — Åùå!..
 ß ãîâîðþ:
 — Íåò, ãîëóáóøêà, èçâèíÿþñü, ó ìåíÿ áîëüøå ãâîçäåé äëÿ òåáÿ íåò. Âîò,
 åñëè õî÷åøü, — áóìàãè, ïîæàëóéñòà, ìîãó äàòü.
 — Äàâàé, — ãîâîðèò.
 Äàë åé áóìàãó — îíà è áóìàãó ñúåëà. Ñïè÷åê äàë öåëûé êîðîáîê — îíà è
 ñïè÷êè â äâà ñ÷åòà ñêóøàëà. Êåðîñèíó íà áëþäå÷êî íàëèë — îíà è êåðîñèí
 âûëàêàëà.
 ß òîëüêî ñìîòðþ è ãîëîâîé êà÷àþ. «Âîò òàê äåâî÷êà, — äóìàþ. — Òàêàÿ
 äåâî÷êà, ïîæàëóé, è òåáÿ ñàìîãî ñúåñò â äâà ñ÷åòà. Íåò, — äóìàþ, — íàäî
 ãíàòü åå â øåþ, îáÿçàòåëüíî ãíàòü. Êóäà ìíå òàêîå ñòðàøèëèùå, ëþäîåäêó
 òàêóþ!!»
 À îíà êåðîñèí âûïèëà, áëþäå÷êî âûëèçàëà, ñèäèò, çåâàåò, íîñîì êëþåò:
 ñïàòü, çíà÷èò, õî÷åòñÿ.
 È òóò ìíå åå, âû çíàåòå, ÷òî-òî æàëêî ñòàëî. Ñèäèò îíà, êàê âîðîáóøåê —
 ñúåæèëàñü, íàõîõëèëàñü, — êóäà æ åå, äóìàþ, òàêóþ ìàëåíüêóþ íà íî÷ü ãëÿäÿ
 ãíàòü. Åå âåäü, òàêóþ ïè÷óæêó, è â ñàìîì äåëå ñîáàêè ìîãóò çàãðûçòü. ß
 äóìàþ: «Ëàäíî, òàê óæ è áûòü, — çàâòðà âûãîíþ. Ïóñêàé âûñïèòñÿ ó ìåíÿ,
 îòäîõíåò, à çàâòðà óòðå÷êîì — äî ñâèäàíüèöà, èäè îòêóäà ïðèøëà!..»
 Ïîäóìàë ÿ òàê è ñòàë åé ãîòîâèòü ïîñòåëü. Ïîëîæèë íà ñòóë ïîäóøêó, íà
 ïîäóøêó — åùå ïîäóøå÷êó, ìàëåíüêóþ, èç-ïîä áóëàâîê ó ìåíÿ òàêàÿ áûëà. Ïîòîì
 óëîæèë Ôåíüêó, óêðûë åå âìåñòî îäåÿëà ñàëôåòêîé.
 — Ñïè, — ãîâîðþ. — Ñïîêîéíîé íî÷è!
 Îíà ñðàçó è çàõðàïåëà.
 À ÿ ïîñèäåë íåìíîæêî, ïî÷èòàë è òîæå ñïàòü ëåã.
 Óòðîì, êàê òîëüêî ïðîñíóëñÿ, ïîøåë ïîñìîòðåòü, êàê òàì ìîÿ Ôåíüêà
 ïîæèâàåò. Ïðèõîæó, ñìîòðþ — íà ñòóëå íè÷åãî íåò. Íè Ôåíüêè íåò, íè ïîäóøêè
 íåò, íè ñàëôåòêè… Âèæó — ëåæèò ìîÿ Ôåíå÷êà ïîä ñòóëîì, ïîäóøêà ó íåå ïîä
 íîãàìè, ãîëîâà íà ïîëó, à ñàëôåòêè — òàê òîé è âîâñå íå âèäíî.
 ß ðàçáóäèë åå, ãîâîðþ:
 — Ãäå ñàëôåòêà?
 Îíà ãîâîðèò:
 — Êàêàÿ ñàëôåòêà?
 ß ãîâîðþ:
 — Òàêàÿ ñàëôåòêà. Êîòîðóþ ÿ òåáå äàâå÷à âìåñòî îäåÿëà óñòðîèë.
 Îíà ãîâîðèò:
 — Íå çíàþ.
 — Êàê ýòî íå çíàåøü?
 — ×åñòíîå ñëîâî, íå çíàþ.
 Ñòàëè èñêàòü. ß èùó, à Ôåíüêà ìíå ïîìîãàåò. Èùåì, èùåì — íåòó ñàëôåòêè.
 Âäðóã Ôåíüêà ìíå ãîâîðèò:
 — Ñëóøàéòå, íå èùèòå, ëàäíî. ß âñïîìíèëà.
 — ×òî, — ÿ ãîâîðþ, — òû âñïîìíèëà?
 — ß âñïîìíèëà, ãäå ñàëôåòêà.
 — Íó, ãäå?
 — ß åå íå÷àÿííî ñêóøàëà.
 Îõ, ðàññåðäèëñÿ ÿ, çàêðè÷àë, íîãàìè çàòîïàë.
 — Îáæîðà òû ýòàêàÿ, — ãîâîðþ, — óòðîáà òû íåíàñûòíàÿ! Âåäü ýòàê æå òû
 ìíå âåñü äîì ñîæðåøü.
 Îíà ãîâîðèò:
 — ß íå íàðî÷íî.
 — Êàê ýòî íå íàðî÷íî? Íå÷àÿííî ñàëôåòêó ñúåëà? Äà?
 Îíà ãîâîðèò:
 — ß íî÷üþ ïðîñíóëàñü, ìíå åñòü çàõîòåëîñü, à âû ìíå íè÷åãî íå îñòàâèëè.
 Âîò ñàìè è âèíîâàòû.
 Íó, ÿ ñ íåé, êîíå÷íî, ñïîðèòü íå ñòàë, ïëþíóë è óøåë íà êóõíþ çàâòðàê
 ãîòîâèòü. Ñåáå ñäåëàë ÿè÷íèöó, êîôå ñâàðèë, áóòåðáðîäîâ íàìàçàë. À Ôåíüêå —
 íàðåçàë ãàçåòíîé áóìàãè, íàêðîøèë òóàëåòíîãî ìûëà è ñâåðõó âñå ýòî
 êåðîñèí÷èêîì ïîëèë. Ïðèíîøó ýòîò âèíåãðåò â êîìíàòó, ñìîòðþ — ìîÿ Ôåíüêà
 ïîëîòåíöåì ëèöî âûòèðàåò. ß èñïóãàëñÿ, ìíå ïîêàçàëîñü, ÷òî îíà åñò
 ïîëîòåíöå. Ïîòîì âèæó — íåò, ëèöî âûòèðàåò.
 ß ó íåå ñïðàøèâàþ:
 — Òû ãäå âîäó áðàëà?
 Îíà ãîâîðèò:
 — Êàêóþ âîäó?
 ß ãîâîðþ:
 — Òàêóþ âîäó. Îäíèì ñëîâîì, — ãäå òû ìûëàñü?
 Îíà ãîâîðèò:
 — ß åùå íå ìûëàñü.
 — Êàê íå ìûëàñü? Òàê ÷åãî æ òû òîãäà âûòèðàåøüñÿ?
 — À ÿ, — ãîâîðèò, — âñåãäà òàê. ß ñíà÷àëà âûòðóñü, à ïîòîì âûìîþñü.
 ß òîëüêî ðóêîé ìàõíóë.
 — Íó, — ãîâîðþ, — ëàäíî, ñàäèñü, åøü ñêîðåé è — äî ñâèäàíüèöà!..
 Îíà ãîâîðèò:
 — Êàê ýòî «äî ñâèäàíüèöà»?
 — Äà òàê, — ãîâîðþ. — Î÷åíü ïðîñòî. Äî ñâèäàíüèöà. Íàäîåëà òû ìíå,
 ãîëóáóøêà. Óõîäè ïîñêîðåå, îòêóäà ïðèøëà.
 È âäðóã âèæó — ìîÿ Ôåíÿ êàê çàäðîæèò, êàê çàòðÿñåòñÿ. Êèíóëàñü êî ìíå,
 çà íîãó ìåíÿ ñõâàòèëà, îáíèìàåò, öåëóåò, à ó ñàìîé èç ãëàçåíîê ñëåçû òàê è
 òåêóò.
 — Íå ãîíèòå ìåíÿ, — ãîâîðèò, — ïîæàëóéñòà! ß õîðîøàÿ áóäó. Ïîæàëóéñòà!
 Ïðîøó âàñ! Åñëè âû ìåíÿ êîðìèòü áóäåòå, ÿ íèêîãäà íè÷åãî — íè îäíîãî
 ãâîçäèêà, íè îäíîé ïóãîâêè áåç ñïðîñó íå ñúåì.
 Íó, îäíèì ñëîâîì, ìíå åå îïÿòü æàëêî ñòàëî.
 Äåòåé ó ìåíÿ òîãäà íå áûëî. Æèë ÿ îäèí. Âîò ÿ è ïîäóìàë: «×òî æ, íå
 îáúåñò âåäü ìåíÿ ýòà ïèãàëèöà. Ïóñêàé, — äóìàþ, — ïîãîñòèò ó ìåíÿ íåìíîæêî.
 À òàì âèäíî áóäåò».
 — Ëàäíî, — ãîâîðþ, — òàê óæ è áûòü. Â ïîñëåäíèé ðàç òåáÿ ïðîùàþ. Íî
 òîëüêî ñìîòðè ó ìåíÿ…
 Îíà ñðàçó ïîâåñåëåëà, çàïðûãàëà, çàìóðëûêàëà.
 Ïîòîì ÿ óøåë íà ðàáîòó. À ïåðåä òåì êàê óéòè íà ðàáîòó, ÿ ñõîäèë íà
 ðûíîê è êóïèë ïîëêèëî ìàëåíüêèõ ñàïîæíûõ ãâîçäåé. Øòóê äåñÿòü ÿ îñòàâèë
 Ôåíüêå, à îñòàëüíûå ïîëîæèë â ÿùèê è ÿùèê çàêðûë íà êëþ÷.
 Íà ðàáîòå ÿ âñå âðåìÿ î Ôåíüêå äóìàë. Áåñïîêîèëñÿ. Êàê îíà òàì? ×òî
 äåëàåò? Íå íàòâîðèëà ëè ÷åãî-íèáóäü?
 Ïðèõîæó äîìîé — Ôåíüêà ñèäèò íà îêíå, ìóõ ëîâèò. Óâèäåëà ìåíÿ,
 îáðàäîâàëàñü, â ëàäîøêè çàõëîïàëà.
 — Îé, — ãîâîðèò, — íàêîíåö-òî! Êàê ÿ ðàäà!
 — À ÷òî? — ãîâîðþ. — Ñêó÷íî áûëî?
 — Îé, êàê ñêó÷íî! Ïðÿìî íå ìîãó, äî ÷åãî ñêó÷íî!
 Âçÿë åå íà ðóêè. Ãîâîðþ:
 — Åñòü, íàâåðíî, õî÷åøü?
 — Íåò, — ãîâîðèò. — Íè êàïåëüêè. Ó ìåíÿ åùå òðè ãâîçäÿ îò çàâòðàêà
 îñòàëîñü.
 «Íó, — äóìàþ, — åñëè òðè ãâîçäÿ îñòàëîñü, çíà÷èò, âñå â ïîðÿäî÷êå,
 çíà÷èò, îíà íè÷åãî ëèøíåãî íå ñúåëà».
 ß ïîõâàëèë åå çà õîðîøåå ïîâåäåíèå, íåìíîæêî ñ íåé ïîèãðàë, ïîòîì
 çàíÿëñÿ ñâîèìè äåëàìè.
 Ìíå íóæíî áûëî íàïèñàòü íåñêîëüêî ïèñåì. ß ñàæóñü çà ïèñüìåííûé ñòîë,
 îòêðûâàþ ÷åðíèëüíèöó, ãëÿæó — ÷åðíèëüíèöà ó ìåíÿ ïóñòàÿ. ×òî òàêîå? Âåäü ÿ
 òîëüêî òðåòüåãî äíÿ ÷åðíèëà òóäà íàëèâàë.
 — À íó, — ãîâîðþ, — Ôåíüêà! Èäè ñþäà!
 Îíà ïðèáåãàåò.
 — Äà? — ãîâîðèò.
 ß ãîâîðþ:
 — Òû íå çíàåøü, êóäà ó ìåíÿ ÷åðíèëà äåâàëèñü?
 — À ÷òî?
 — Äà íè÷åãî. Çíàåøü èëè íå çíàåøü?
 Îíà ãîâîðèò:
 — Åñëè âû ðóãàòüñÿ íå áóäåòå, òîãäà ñêàæó.
 — Íó?
 — Íå áóäåòå ðóãàòüñÿ?
 — Íó, íå áóäó.
 — ß èõ âûïèëà.
 — Êàê âûïèëà?!! Òû æå ìíå, — ÿ ãîâîðþ, — îáåùàëà…
 Îíà ãîâîðèò:
 — ß îáåùàëà âàì íå åñòü íè÷åãî. À íå ïèòü ÿ íå îáåùàëà. È âû, —
 ãîâîðèò, — îïÿòü ñàìè âèíîâàòû. Çà÷åì âû ìíå òàêèõ ñîëåíûõ ãâîçäåé êóïèëè?
 Îò íèõ ïèòü õî÷åòñÿ.
 Íó âîò — ïîãîâîðèòå âû ñ íåé! Îïÿòü ÿ âèíîâàò.
 ß äóìàþ: ÷òî æå ìíå äåëàòü? Ðóãàòüñÿ? Äà íåò, ðóãàíüþ òóò äåëó íå
 ïîìîæåøü. Äóìàþ: íàäî åé êàêóþ-íèáóäü ðàáîòó, êàêîå-íèáóäü çàíÿòèå íàéòè.
 Ýòî îíà îò áåçäåëüÿ ãëóïîñòÿìè çàíèìàåòñÿ. À êîãäà ÿ åå ðàáîòàòü çàñòàâëþ,
 åé íåêîãäà áóäåò äóðàêà-òî âàëÿòü.
 È âîò íà äðóãîé äåíü óòðîì ÿ åé äàþ ìåòåëêó è ãîâîðþ:
 — Âîò, Ôåíÿ, ÿ óõîæó íà ðàáîòó, à òû ïîêà äåëîì çàéìèñü: ïðèáåðè
 êîìíàòó, ïîë ïîäìåòè, ïûëü âûòðè. Ñóìååøü?
 Îíà äàæå çàñìåÿëàñü.
 — Ýâà, — ãîâîðèò, — íåâèäàëü. ×òî æ òóò íå ñóìåòü? Êîíå÷íî, ñóìåþ.
 Âå÷åðîì ÿ ïðèõîæó, ñìîòðþ: â êîìíàòå — ïûëü, ãðÿçü, íà ïîëó áóìàæêè
 âàëÿþòñÿ.
 — Ýé, Ôåíüêà! — êðè÷ó.
 Îíà èç-ïîä êðîâàòè âûëåçàåò.
 — Äà! — ãîâîðèò. —  ÷åì äåëî?
 — Òû ïî÷åìó ýòî ïîë íå ïîäìåëà?
 — Êàê ýòî ïî÷åìó?
 — Âîò èìåííî: ïî÷åìó?
 — À ÷åì, — ãîâîðèò, — åãî ïîäìåòàòü?
 — Ìåòåëêîé.
 Îíà ãîâîðèò:
 — Íåòó ìåòåëêè.
 — Êàê ýòî íåòó?
 — Î÷åíü ïðîñòî: íåòó.
 — Êóäà æå îíà äåâàëàñü?
 Ìîë÷èò. Íîñîì ñîïèò. Çíà÷èò, äåëî íåëàäíî.
 ß ãîâîðþ:
 — Ñúåëà?
 — Äà, — ãîâîðèò. — Ñúåëà.
 ß òàê íà ñòóë è óïàë. ß äàæå ðàññåðäèòüñÿ ïîçàáûë.
 ß ãîâîðþ:
 — ×óäîâèùå! Äà êàê æå ýòî òû óìóäðèëàñü ìåòåëêó ñëîïàòü?
 Îíà ãîâîðèò:
 — ß, ÷åñòíîå ñëîâî, äàæå ñàìà íå çíàþ. Êàê-òî íåçàìåòíî, ïî îäíîìó
 ïðóòèêó…
 — Íó, ÷òî æå, — ÿ ãîâîðþ, — ìíå òåïåðü äåëàòü? Æåëåçíóþ ìåòåëêó äëÿ
 òåáÿ, ÷òî ëè, çàêàçûâàòü?
 — Íåò, — ãîâîðèò.
 — ×òî «íåò»?
 — Íåò, — ãîâîðèò, — ÿ è æåëåçíóþ ñúåì.
 Òîãäà ÿ ïîäóìàë íåìíîãî è ãîâîðþ:
 — Ëàäíî. ß çíàþ, ÷òî ÿ ñ òîáîé ñäåëàþ. Ñ çàâòðàøíåãî äíÿ ÿ áóäó òåáÿ â
 ÷åìîäàí ïðÿòàòü. Òû ÷åìîäàí-òî, íàäåþñü, íå ñúåøü?
 — Íåò, — ãîâîðèò, — íå ñúåì. Îí ïûëüíûé. Âûìîéòå åãî — òîãäà ñúåì.
 — Íó íåò, — ãîâîðþ. — Ñïàñèáî. Íå íàäî. Óæ ëó÷øå ïóñêàé îí ïûëüíûé
 ñòîèò.
 È íà äðóãîé äåíü ÿ ïîñàäèë Ôåíüêó â ìàëåíüêèé êîæàíûé ÷åìîäàí. Îíà
 íè÷åãî — íå ïëàêàëà, íå ïèùàëà. Òîëüêî ïîïðîñèëà, ÷òîáû ÿ ïðîñâåðëèë
 íåñêîëüêî äûðî÷åê äëÿ âîçäóõà.
 ß âçÿë íîæíèöû è ñäåëàë òðè äûðêè. È ñ òåõ ïîð Ôåíüêà òàê òàì è æèâåò,
 ó ìåíÿ â ÷åìîäàíå.
 Êîíå÷íî, âûðîñëà íåìíîæêî çà ýòî âðåìÿ: áûëà ñ áîëüøîé ïàëåö, òåïåðü —
 ñ óêàçàòåëüíûé. Íî æèâåòñÿ åé íåïëîõî. Äàæå óþòíî. Òåïåðü ÿ è îêîøå÷êî òàì
 ñäåëàë, â åå äîìèêå. Ñïèò îíà íà ìàëåíüêîì äèâàí÷èêå. Îáåäàåò çà ìàëåíüêèì
 ñòîëèêîì. È äàæå ìàëåíüêèé-ìàëåíüêèé — âîò òàêîé — òåëåâèçîð÷èê òàì ñòîèò.
 Òàê ÷òî âû åå íå æàëåéòå, Ôåíüêó. À ëó÷øå ïðèõîäèòå êî ìíå êàê-íèáóäü â
 ãîñòè, è ÿ âàñ íåïðåìåííî ñ íåé ïîçíàêîìëþ.
 
 
1938-1967
 
 
Ïîïóëÿðíîñòü: 28, Last-modified: Mon, 24 Feb 2003 09:56:46 GMT



 

Дело было вечером. Я лежал на диване, курил и читал газету. В комнате никого, кроме меня, не было. И вдруг я слышу – кто-то царапается. Кто-то чуть слышно, тихонечко стучит по оконному стеклу: тик-тик, тук-тук.

«Что, – думаю, – такое? Муха? Нет, не муха. Таракан? Нет, не таракан. Может быть, дождь капает? Да нет, какой там дождь, – дождём и не пахнет…»

Повернул я голову, посмотрел – ничего не видно. На локте привстал – тоже не видно. Прислушался – как будто тихо.

Лёг я. И вдруг опять: тик-тик, тук-тук.

«Фу, – думаю, – что такое?»

Надоело мне, встал я, бросил газету, подошёл к окну – и глаза вытаращил. Думаю: батюшки, что это мне – во сне снится, что ли? Вижу – за окном, на узеньком железном карнизе, стоит – кто вы думаете? Стоит девочка. Да такая девочка, о каких вы и в сказках не читывали.

Ростом она будет поменьше самого маленького Мальчика с пальчика. Ножки у неё босые, платье всё изодрано; сама она толстенькая, пузатая, нос пуговкой, губы какие-то оттопыренные, а волосы на голове рыжие и торчат в разные стороны, как на сапожной щётке.

Я даже не сразу поверил, что это девочка. Я подумал сначала, что это какой-то зверёк. Потому что я никогда раньше таких маленьких девочек не видел.

А девочка стоит, смотрит на меня и изо всех сил своим кулачишкой по стеклу барабанит: тик-тик, тук-тук.

Я у неё через стекло спрашиваю:

– Девочка! Тебе что надо?

А она не слышит меня, не отвечает и только пальцем показывает: дескать, открой, пожалуйста, а ну открой поскорей!

Тогда я отодвинул задвижку, открыл окно и впустил её в комнату.

Я говорю:

– Чего же ты, глупышка, в окно лезешь? Ведь у меня ж дверь открыта.

А она мне, я помню, тоненьким-тоненьким голоском отвечает:

– Я в дверь не умею ходить.

– Как не умеешь?! В окно умеешь, а в дверь не умеешь?

– Да, – говорит, – не умею.

«Вот так, – думаю, – чудо-юдо ко мне привалило!»

Удивился я, взял её на руки, вижу – она вся дрожит. Вижу – боится чего-то. Оглядывается, на окно посматривает. Лицо у неё всё заплаканное, зубки стучат, а в глазах ещё слёзы поблёскивают.

Я у неё спрашиваю:

– Ты кто такая?

– Я, – говорит, – Фенька.

– Какая такая Фенька?

– Такая вот… Фенька.

– А где ты живёшь?

– Не знаю.

– А где твои папа с мамой?

– Не знаю.

– Ну, – я говорю, – а откуда ты пришла? Почему ты дрожишь? Холодно?

– Нет, – говорит, – не холодно. Жарко. А я дрожу потому, что за мной сейчас собаки по улице гнались.

– Какие собаки?

А она мне опять:

– Не знаю.

Тут уж я не вытерпел, рассердился и говорю:

– Не знаю, не знаю!.. А чего же ты тогда знаешь?

Она говорит:

– Я есть хочу.

– Ах вот как! Это ты знаешь?

Ну, что ж с ней поделаешь. Посадил я её на диван, посиди, говорю, а сам пошёл на кухню, поискать, нет ли чего-нибудь съедобного. Думаю: только вот вопрос, чем её кормить, этакое чудовище? Налил ей на блюдечко кипячёного молока, хлеба нарезал маленькими кусочками, котлету холодную раскрошил.

Прихожу в комнату, смотрю – где же Фенька? Вижу – на диване никого нет. Удивился я, стал кричать:

– Феня! Феня!

Никто не отвечает.

Я опять:

– Феня! А Феня?

И вдруг слышу откуда-то:

– Я тут!

Нагнулся – она под диваном сидит.

Рассердился я.

– Это, – говорю, – что за фокусы такие?! Ты почему это на диване не сидишь?

– А я, – говорит, – не умею.

– Что-о? Под диваном умеешь, а на диване не умеешь? Ах ты такая-сякая! Ты, может быть, и за столом за обеденным не умеешь сидеть?

– Нет, – говорит, – это умею.

– Ну так садись, – говорю.

Посадил её за стол. Стул ей поставил. На стул книг целую гору навалил – чтобы повыше было. Вместо передника носовой платок повязал.

– Ешь, – говорю.

Только вижу – не ест. Вижу – сидит, ковыряется, носом сопит.

– Что? – говорю. – В чём дело?

Молчит, не отвечает.

Я говорю:

– Ты же есть просила. Вот – ешь, пожалуйста.

А она покраснела вся и вдруг говорит:

– Нет ли у вас чего-нибудь повкуснее?

– Как повкуснее? Ах ты, – я говорю, – неблагодарная! Тебе, что ж, конфет надо, что ли?

– Ах нет, – говорит, – что вы, что вы… Это тоже невкусно.

– Так чего же тебе? Мороженого?

– Нет, и мороженое невкусное.

– И мороженое невкусное? Вот тебе и на! Так чего же тебе, скажи, пожалуйста, хочется?

Она помолчала, носиком посопела и говорит:

– Нет ли у вас немножко гвоздиков?

– Каких гвоздиков?

– Ну, – говорит, – обыкновенных гвоздиков. Железненьких.

У меня даже руки от страха затряслись.

Я говорю:

– Так ты что же это, значит, гвозди ешь?

– Да, – говорит, – я гвоздики очень люблю.

– Ну, а ещё что ты любишь?

– А ещё, – говорит, – я люблю керосин, мыло, бумагу, песок… только не сахарный. Вату люблю, зубной порошок, гуталин, спички…

Я думаю:

«Батюшки! Неужели это она правду говорит? Неужели она действительно гвоздями питается? Ладно, – думаю. – Давай проверим».

Вытащил из стены большой ржавый гвоздь, почистил его немножко.

– На, – говорю, – ешь, пожалуйста!

Я думал, она не будет есть. Думал, она просто фокусничает, притворяется. Но не успел я оглянуться, она – раз-раз, хруп-хруп – весь гвоздь сжевала. Облизнулась и говорит:

– Ещё!..

Я говорю:

– Нет, голубушка, извиняюсь, у меня больше гвоздей для тебя нет. Вот, если хочешь, – бумаги, пожалуйста, могу дать.

– Давай, – говорит.

Дал ей бумагу – она и бумагу съела. Спичек дал целый коробок – она и спички в два счёта скушала. Керосину на блюдечко налил – она и керосин вылакала.

Я только смотрю и головой качаю. «Вот так девочка, – думаю. – Такая девочка, пожалуй, и тебя самого съест в два счёта. Нет, – думаю, – надо гнать её в шею, обязательно гнать. Куда мне такое страшилище, людоедку такую!!»

А она керосин выпила, блюдечко вылизала, сидит, зевает, носом клюёт: спать, значит, хочется.

И тут мне её, вы знаете, что-то жалко стало. Сидит она, как воробушек, – съёжилась, нахохлилась, куда ж её, думаю, такую маленькую, на ночь глядя гнать. Её ведь, такую пичужку, и в самом деле собаки могут загрызть. Я думаю: «Ладно, так уж и быть, завтра выгоню. Пускай выспится у меня, отдохнёт, а завтра утречком – до свиданьица, иди откуда пришла!..»

Подумал я так и стал ей готовить постель. Положил на стул подушку, на подушку – ещё подушечку, маленькую, из-под булавок у меня такая была. Потом уложил Феньку, укрыл её вместо одеяла салфеткой.

– Спи, – говорю. – Спокойной ночи!

Она сразу и захрапела.

А я посидел немножко, почитал и тоже спать лёг.

Утром, как только проснулся, пошёл посмотреть, как там моя Фенька поживает. Прихожу, смотрю – на стуле ничего нет. Ни Феньки нет, ни подушки нет, ни салфетки… Вижу – лежит моя Фенечка под стулом, подушка у неё под ногами, голова на полу, а салфетки – так той и вовсе не видно.

Я разбудил её, говорю:

– Где салфетка?

Она говорит:

– Какая салфетка?

Я говорю:

– Такая салфетка. Которую я тебе давеча вместо одеяла устроил.

Она говорит:

– Не знаю.

– Как это не знаешь?

– Честное слово, не знаю.

Стали искать. Я ищу, а Фенька мне помогает. Ищем, ищем – нету салфетки.

Вдруг Фенька мне говорит:

– Слушайте, не ищите, ладно. Я вспомнила.

– Что, – я говорю, – ты вспомнила?

– Я вспомнила, где салфетка.

– Ну, где?

– Я её нечаянно скушала.

Ох, рассердился я, закричал, ногами затопал.

– Обжора ты этакая, – говорю, – утроба ты ненасытная! Ведь этак же ты мне весь дом сожрёшь.

Она говорит:

– Я не нарочно.

– Как это не нарочно? Нечаянно салфетку съела? Да?

Она говорит:

– Я ночью проснулась, мне есть захотелось, а вы мне ничего не оставили. Вот сами и виноваты.

Ну, я с ней, конечно, спорить не стал, плюнул и ушёл на кухню завтрак готовить. Себе сделал яичницу, кофе сварил, бутербродов намазал. А Феньке – нарезал газетной бумаги, накрошил туалетного мыла и сверху всё это керосинчиком полил. Приношу этот винегрет в комнату, смотрю – моя Фенька полотенцем лицо вытирает. Я испугался, мне показалось, что она ест полотенце. Потом вижу – нет, лицо вытирает.

Я у неё спрашиваю:

– Ты где воду брала?

Она говорит:

– Какую воду?

Я говорю:

– Такую воду. Одним словом, где ты мылась?

Она говорит:

– Я ещё не мылась.

– Как не мылась? Так чего ж ты тогда вытираешься?

– А я, – говорит, – всегда так. Я сначала вытрусь, а потом вымоюсь.

Я только рукой махнул.

– Ну, – говорю, – ладно, садись, ешь скорей – и до свиданьица!

Она говорит:

– Как это «до свиданьица»?

– Да так, – говорю. – Очень просто. До свиданьица. Надоела ты мне, голубушка. Уходи поскорее, откуда пришла.

И вдруг вижу – моя Феня как задрожит, как затрясётся. Кинулась ко мне, за ногу меня схватила, обнимает, целует, а у самой из глазёнок слёзы так и текут.

– Не гоните меня, – говорит, – пожалуйста! Я хорошая буду. Пожалуйста! Прошу вас! Если вы меня кормить будете, я никогда ничего – ни одного гвоздика, ни одной пуговки – без спросу не съем.

Ну, одним словом, мне её опять жалко стало.

Детей у меня тогда не было. Жил я один. Вот я и подумал: «Что ж, не объест ведь меня эта пигалица. Пускай, – думаю, – погостит у меня немножко. А там видно будет».

– Ладно, – говорю, – так уж и быть. В последний раз тебя прощаю. Но только смотри у меня…

Она сразу повеселела, запрыгала, замурлыкала.

Потом я ушёл на работу. А перед тем как уйти на работу, я сходил на рынок и купил полкило маленьких сапожных гвоздей. Штук десять я оставил Феньке, а остальные положил в ящик и ящик закрыл на ключ.

На работе я всё время о Феньке думал. Беспокоился. Как она там? Что делает? Не натворила ли чего-нибудь?

Прихожу домой – Фенька сидит на окне, мух ловит. Увидела меня, обрадовалась, в ладошки захлопала.

– Ой, – говорит, – наконец-то! Как я рада!

– А что? – говорю. – Скучно было?

– Ой, как скучно! Прямо не могу, до чего скучно!
Взял её на руки. Говорю:

– Есть, наверно, хочешь?

– Нет, – говорит. – Ни капельки. У меня ещё три гвоздя от завтрака осталось.

«Ну, – думаю, – если три гвоздя осталось, значит, всё в порядочке, значит, она ничего лишнего не съела».

Я похвалил её за хорошее поведение, немножко с ней поиграл, потом занялся своими делами.

Мне нужно было написать несколько писем. Я сажусь за письменный стол, открываю чернильницу, гляжу – чернильница у меня пустая. Что такое? Ведь я только третьего дня чернила туда наливал.

– А ну, – говорю, – Фенька! Иди сюда!

Она прибегает.

– Да? – говорит.

Я говорю:

– Ты не знаешь, куда у меня чернила девались?

– А что?

– Да ничего. Знаешь или не знаешь?

Она говорит:

– Если вы ругаться не будете, тогда скажу.

– Ну?

– Не будете ругаться?

– Ну, не буду.

– Я их выпила.

– Как выпила?!! Ты же мне, – я говорю, – обещала…

Она говорит:

– Я обещала вам не есть ничего. А не пить я не обещала. И вы, – говорит, – опять сами виноваты. Зачем вы мне таких солёных гвоздей купили? От них пить хочется.

Ну вот – поговорите вы с ней! Опять я виноват. Я думаю: что же мне делать? Ругаться? Да нет, руганью тут делу не поможешь. Думаю: надо ей какую-нибудь работу, какое-нибудь занятие найти. Это она от безделья глупостями занимается. А когда я её работать заставлю, ей некогда будет дурака-то валять.

И вот на другой день утром я ей даю метёлку и говорю:

– Вот, Феня, я ухожу на работу, а ты пока делом займись: прибери комнату, пол подмети, пыль вытри. Сумеешь?

Она даже засмеялась.

– Эва, – говорит, – невидаль. Что ж тут не суметь? Конечно, сумею.

Вечером я прихожу, смотрю: в комнате – пыль, грязь, на полу бумажки валяются.

– Эй, Фенька! – кричу.

Она из-под кровати вылезает.

– Да? – говорит. – В чём дело?

– Ты почему это пол не подмела?

– Как это почему?

– Вот именно: почему?

– А чем, – говорит, – его подметать?

– Метёлкой.

Она говорит:

– Нету метёлки.

– Как это нету?

– Очень просто: нету.

– Куда же она девалась?

Молчит. Носом сопит. Значит, дело неладно.

Я говорю:

– Съела?

– Да, – говорит. – Съела.

Я так на стул и упал. Я даже рассердиться позабыл.

Я говорю:

– Чудовище! Да как же это ты умудрилась метёлку слопать?

Она говорит:

– Я, честное слово, даже сама не знаю. Как-то незаметно, по одному прутику…

– Ну, что же, – я говорю, – мне теперь делать? Железную метёлку для тебя, что ли, заказывать?

– Нет, – говорит.

– Что «нет»?

– Нет, – говорит, – я и железную съем.

Тогда я подумал немного и говорю:

– Ладно. Я знаю, что я с тобой сделаю. С завтрашнего дня я буду тебя в чемодан прятать. Ты чемодан-то, надеюсь, не съешь?

– Нет, – говорит, – не съем. Он пыльный. Вымойте его – тогда съем.

– Ну нет, – говорю. – Спасибо.
Не надо. Уж лучше пускай он пыльный стоит.

И на другой день я посадил Феньку в маленький кожаный чемодан. Она ничего – не плакала, не пищала. Только попросила, чтобы я просверлил несколько дырочек для воздуха.

Я взял ножницы и сделал три дырки. И с тех пор Фенька так там и живёт, у меня в чемодане.

Конечно, выросла немножко за это время: была с большой палец, теперь – с указательный. Но живётся ей неплохо. Даже уютно. Теперь я и окошечко там сделал, в её домике. Спит она на маленьком диванчике. Обедает за маленьким столиком. И даже маленький-маленький – вот такой – телевизорчик там стоит.

Так что вы её не жалейте, Феньку. А лучше приходите ко мне как-нибудь в гости, и я вас непременно с ней познакомлю.