Рссказы Геннадия Снегирева для детей.Список произведений.Краткая биография Г.Снегирева
Чудесная лодка
Верблюжья варежка
Скворец
Морская свинка
Пеликан
Куколка
Лось
Ослик
Проша
Ука
Жук
Слон
Жулька
Дикий зверь
Кабаны
Кто сажает лес
Медведь
Беспокойный хвостик
Кедр
Бурундук
Хитрый бурундук
Ворон
Бабочка на снегу
Ночные колокольчики
Бобровый сторож
Бобровая хатка
Бобрёнок
В заповеднике
Черничное варенье
Озеро Азас
Топ
В Саянах
Танец верблюдов
Весной
Лесник Тилан
Морской сазан
В Ленкорани
Арал
Умный дикобраз
В Хиве
Маленькое чудовище
Белёк
Как воробей на Камчатке побывал
Мишка-китобой
Лампанидус
Обитаемый остров
Осьминожек
Осьминог
Колюшка-храбрюшка
Михаил
Рачок-мореход
Медвежата с Камчатки
В первый раз
Шуктуган
Читать рассказы других авторов
Краткая биография Снегирёва Геннадия Яковлевича
Годы жизни:(20 марта 1933, Москва — 14 января 2004)
Геннадий Яковлевич Снегирев — москвич, родился 20 марта 1933 г. Отец его погиб в сталинских лагерях, мама работала библиотекарем при паровозном депо Октябрьской железной дороги. Мальчик с детства узнал, что такое нужда и голод. После начальной школы учился в ремесленном училище (были тогда такие учебные заведения, где подростков обучали рабочим профессиям). Но и ремесленное училище закончить не пришлось: надо было зарабатывать на жизнь.
В тринадцать лет будущий писатель Геннадий Снегирев начинает работать учеником препаратора на кафедре ихтиологии Московского университета. И здесь ему встретился человек, заменивший отца, — ученый Лебедев Владимир Дмитриевич.
Вместе — учитель и ученик — лечили рыб, делали раскопки на Чудском озере, на месте проживания племен-рыбоедов четвертичного периода, изучали рыбьи кости и чешую (оказывается, по чешуе, как по срезу дерева, можно определить, сколько лет рыбе). Однажды в отсутствие учителя ученик впервые вывел в аквариуме дальневосточную креветку и амурскую рыбку бычка. Здесь же, в университете, Г.Снегирев начал заниматься боксом (мальчишкам надо уметь постоять за себя), и хотя был худым, если не сказать тощим, небольшого роста, стал чемпионом Москвы среди юношей наилегчайшего веса. Но, видимо, сказались недоедание и большие физические нагрузки — в шестнадцать лет у Снегирева обнаружился порок сердца. Врачи сказали: лежать.Снегирев лежал год, потом решил: лучше пойти в ледовое плаванье, куда мало кто шел, и направился с ихтиологическим отрядом на экспедиционном судне «Витязь» зимой 1951/52 г. из Владивостока через незамерзающий Сонгарский пролив в Тихом океане к берегам Чукотки.
Экспедиция изучала глубоководных рыб Охотского и Берингова морей. Из экспедиции юный исследователь вернулся здоровым. Теперь его заинтересовали бобры. Целый год Геннадий Снегирев ловил этих удивительных зверьков в глухих болотах Белоруссии и в товарных вагонах перевозил их для акклиматизации на приток Иртыша, реку Назым. Геннадий Снегирев наблюдал, как они расселяются, живут, и позже описал в цикле рассказов «Бобровая хатка», «Бобровый сторож», «Бобренок». А когда увидел результаты своего труда, отправился с геологической экспедицией в Центральные Саяны, в Туву.
В 1964 г. вместе со своим учителем, теперь уже профессором Лебедевым, Геннадий Снегирев отбыл в необыкновенную экспедицию — на спасательной шлюпке, без мотора, под парусом, без запаса продуктов, имея при себе лишь соль, сахар, спиннинг для ловли рыбы и карабин для охоты. Путешественники за два лета проделали экспериментальный рейс на выживание по сибирской реке Лене, начиная с верховьев и кончая дельтой на севере Заполярья. Экспериментаторы не только выживали, но и изучали экологические изменения Якутской тайги и реки Лены. Об этом путешествии была позже написана книга «На холодной реке».
Потом было еще много путешествий: на Курильские острова, Камчатку, Белое море, Телецкое озеро Горного Алтая, в Бурятию, Ленкоранский и Воронежский заповедники, и было немало профессий: с оленеводами Чукотки Снегирев гонял оленей, работал егерем в Копетдагском заповеднике Южной Туркмении, — но ни одна из них не стала делом жизни, как к наблюдения над животным миром не вылились в научные труды, что предрекали коллеги из университета.
Делом жизни Геннадия Снегирева стали произведения, которые родились из устных рассказов своим друзьям и товарищам по спортивной секции. Знакомая — поэтесса Вероника Тушнова — отнесла рассказы на радио. Там их сразу же взяли и пустили в эфир. А в это же время редакторы из Детгиза искали новых интересных писателей, им на радио и посоветовали обратить внимание на Г.Снегирева.
Первая его книга Геннадия Снегирева — «Обитаемый остров» — о животном мире Тихого океана вышла в 1954 г. С тех пор было немало книг в разных жанрах — рассказов, повестей, очерков, которые пользовались неизменным успехом и много раз переиздавались, потому что книги эти поразительны, исполнены удивления и восхищения увиденным в многочисленных путешествиях…
Читать рассказы других авторов
Куколка
Однажды я гулял в лесу. Было тихо, только дятел где-то долбил дерево да синицы попискивали. И трава и ветки на деревьях были белые от инея. Вода в речке была черная. Я стоял на берегу, смотрел, как белые снежинки тают в черной воде, и думал: «А где же теперь рыбы? А летучая мышь? А бабочки? Рыбы сидят в ямах на дне. Летучая мышь где-нибудь в дупле спит. А бабочки зимой не могут спать: они маленькие и нежные, сразу замерзнут». И я стал искать бабочек. Пускай не живых, а которые от холода умерли. И в траве смотрел. И норку мышиную раскопал, нашел там крылышко от жука. И под кочкой искал. Нигде нет мертвых бабочек.
Под соснами, во мху, остался гриб, весь сморщенный. Я его стал выкапывать и в земле нашел коричневую, вроде сучка, куколку. Только на сучок она не похожа. Она похожа на бабочку без крыльев, без ножек и твердая.
Дома я показал куколку отцу. Он спросил, где я ее нашел. Я сказал, что под сосной.
— Это соснового шелкопряда куколка, — сказал отец.
Я спросил:
— Она совсем мертвая?
— Нет, не совсем. Была живая, сейчас мертвая, а весной… увидишь.
Я очень удивился: «Была живая, сейчас мертвая, а весной… Разве мертвые оживают?»
Куколку я положил в спичечную коробку, а коробку спрятал под кровать и забыл про нее.
Весной, когда снег растаял и лес стал зеленый, я проснулся утром и слышу: кто-то шуршит под кроватью. Я подумал: мышь. Посмотрел под кровать, там мыши нет, только спичечная коробка валяется. В коробке кто-то шуршит, шелестит. Я открыл коробку. Из нее вылетела золотистая, как сосновая чешуйка, бабочка. Я даже не успел ее поймать. Я не понял, откуда она. Ведь в коробке была мертвая куколка, твердая, как сучок.
Бабочка вылетела в окно и полетела к соснам на берегу реки. В лесу пели птицы, пахло травой, кричал петух, а я смотрел на пустую спичечную коробку и думал: «Она же была мертвая, мертвая!»
Ука
Пошел я на болото собирать клюкву. Набрал полкорзинки, а солнце уже низко: из-за леса выглядывает, вот-вот скроется.
Спина устала немножко, распрямился я, смотрю — пролетела цапля. Наверно, спать. Она на болоте давно живет, я ее всегда вижу, когда она пролетает.
Солнце уже зашло, а светло еще, небо на том месте красное-красное. Тихо вокруг, только кто-то кричит в камышах, не очень громко, а слышно далеко: «Ук!» Подождет немножко и опять: «Ук!»
Кто же это такой? Я этот крик и раньше слышал, только не обращал внимания. А сейчас мне как-то любопытно стало: может, это цапля так кричит?
Стал я ходить около этого места, где крик слышен. Близко совсем кричит, а никого нет. Темно скоро будет. Пора домой. Только немного прошел — и вдруг кричать перестало, не слышно больше.
«Ага, — думаю, — значит, здесь!» Притаился я, стою тихо-тихо, чтоб не спугнуть. Долго стоял, наконец на кочке, совсем рядом, откликнулось: «Ук!» — и опять тишина.
Присел я, чтоб получше разглядеть, смотрю — лягушечка сидит и не шевелится. Маленькая совсем, а кричит так громко!
Поймал я ее, в руке держу, а она даже не вырывается. Спинка у нее серая, а брюшко красно-красное, как небо над лесом, где зашло солнце. Посадил я ее в карман, корзиночку с клюквой взял и пошел домой. В окнах у нас свет зажгли. Наверно, сели ужинать.
Пришел я домой, дедушка меня спрашивает:
— Куда ходил?
— Ловил укалку.
Он не понимает.
— Что, — говорит, — за укалка такая?
Полез я в карман, чтоб ее показать, а карман пустой, только немножко мокрый. «У, — думаю, — противная ука! Хотел ее дедушке показать, а она убежала!»
— Дедушка, — говорю, — ну, знаешь, ука такая — она вечером всегда на болоте кричит, с красным животом.
Дедушка не понимает.
— Садись, — говорит, — ешь да спать ложись, завтра разберемся.
Встал я утром и весь день ходил, все про уку думал: вернулась она не болото или нет?
Вечером пошел я опять на то же место, где поймал уку. Долго стоял, все слушал: не закричит ли.
Наконец тихонько: «Ук!» — где-то сзади крикнула и опять стала кричать. Я ее искал, искал, так и не нашел. Подойдешь поближе — молчит. Отойдешь — опять начинает. Наверно, она спряталась под кочку.
Надоело мне ее искать, пошел я домой.
Зато теперь-то я знаю, кто на болоте вечером так громко укает. Не цапля это, а маленькая ука с красным животиком.
Бабочка на снегу
Когда я вышел из избушки, то ружье зарядил мелкой дробью. Думал, рябчика встречу — подстрелю на обед.
Тихо иду, стараюсь, чтобы снег под валенками не скрипел. Вокруг елки мохнатым инеем покрыты, как бородой.
Вышел я на полянку, смотрю — впереди под елкой что-то черненькое.
Поближе подошел — а это коричневая бабочка сидит на снегу.
Вокруг сугробы намело, мороз трещит — и вдруг бабочка!
Повесил я ружье на плечо, снял шапку и стал еще ближе подходить, хотел ее накрыть шапкой.
И тут снег у меня под ногами взорвался — порх-порх! — и три рябчика вылетели.
Пока я снимал ружье, они скрылись в елках. Остались от рябчиков только ямки на снегу.
Походил я по лесу, поискал, да разве теперь их найдешь.
Притаились на елках, сидят и надо мной смеются.
Как это я рябчиный хохолок за бабочку принял?
Это же рябчик высунул головку из-под снега, чтобы за мной подглядывать.
В другой раз не буду зимой бабочек ловить.
Ночные колокольчики
Мне очень хотелось увидеть оленя: рассмотреть, как он есть траву, как стоит неподвижно и прислушивается к лесной тишине.
Однажды я подошел к оленихе с олененком, но они почуяли меня и убежали в красные осенние травы. Я узнал это по следам: следы в болоте на моих глазах наполнялись водой. Слышал, как трубят олени по ночам. Где-нибудь далеко протрубит олень, а по реке доносит эхом, и кажется — совсем рядом.
Наконец в горах я набрел на оленью тропу. Олени протоптали ее к одинокому кедру. Земля у кедра была соленая, и олени приходили ночью лизать соль.
Я спрятался за камнем и стал ждать. Ночью светила луна и был мороз. Я задремал.
Проснулся я от тихого звона. Как будто звенели стеклянные колокольчики. По тропе мимо меня шел олень. Я так и не рассмотрел оленя, только слышал, как с каждым шагом звенела земля у него под копытами.
За ночь от мороза выросли тонкие ледяные стебельки. Они росли прямо из земли. Олень разбивал их копытами, и они звенели, как стеклянные колокольчики.
Когда взошло солнце, ледяные стебельки растаяли.
Бобренок
Весной снег быстро растаял, вода поднялась и затопила бобровую хатку.
Бобры перетащили бобрят на сухие листья, но вода подобралась еще выше, и пришлось бобрятам расплываться в разные стороны.
Самый маленький бобренок выбился из сил и стал тонуть.
Я заметил его и вытащил из воды. Думал, водяная крыса, а потом вижу — хвост лопаточкой, и догадался, что это бобренок.
Дома он долго чистился и сушился, потом нашел веник за печкой, уселся на задние лапки, передними взял прутик от веника и стал его грызть.
После еды бобренок собрал все палочки и листики, подгреб под себя и уснул.
Послушал я, как бобренок во сне сопит. «Вот, — думаю, — какой спокойный зверек: можно его одного оставить, ничего не случится!»
Запер бобренка в избе и пошел в лес.
Всю ночь я бродил по лесу с ружьем, а утром вернулся домой, открыл дверь, и…
Что же это такое? Как будто я в столярную мастерскую попал!
По всему полу белые стружки валяются, а у стола ножка тонкая-тонкая: бобренок ее со всех сторон подгрыз. А сам спрятался за печку.
За ночь вода спала. Посадил я бобренка в мешок и поскорее отнес к реке.
С тех пор как встречу в лесу поваленное бобрами дерево, так сразу вспоминаю про бобренка, который подгрыз мой стол.
Белёк
Куда ни глянешь, вокруг одни льды. Белые, зеленоватые, блестящие на солнце. Я стал вглядываться в узкую полоску воды, которую разрезал во льдах наш корабль.
И вдруг я увидел два черных глаза. Они смотрели на меня со льдины, медленно проплывавшей мимо.
— Стой! Стой! Кто-то за бортом! — закричал я.
Корабль замедлил ход и остановился. Пришлось спустить шлюпку и вернуться к льдине.
Льдина была покрыта искрящимся снегом. И на снегу, как на одеяле, лежал белёк — детеныш тюленя.
Тюлени оставляют своих малышей на льду, и только утром приплывает к бельку мать, покормит молоком и опять уплывает, а он весь день лежит на льдине, весь белый, мягкий, как плюшевый. И если бы не большие черные глаза, я его не заметил бы.
Положили белька на палубу и поплыли дальше.
Я принес ему бутылочку молока, но белёк пить не стал, а пополз к борту. Я оттащил его обратно, и вдруг из его глаз покатилась сначала одна слеза, потом вторая, и так и посыпали градом. Белёк молча плакал. Матросы зашумели и сказали, что надо скорее положить его на ту льдину. Пошли к капитану. Капитан поворчал-поворчал, но все же развернул корабль. Льды еще не сомкнулись, и по водяной дорожке мы пришли на старое место. Там белька снова положили на снежное одеяло, только на другую льдину. Он почти перестал плакать. Наш корабль поплыл дальше.
Пингвиний пляж
Около Антарктиды со стороны Африки есть маленький островок. Он скалистый, покрыт льдами.
И вокруг в холодном океане плавают льдины. Всюду крутые скалы, только в одном месте берег низкий — это пингвиний пляж. С корабля мы выгрузили свои вещи на этот пляж.
Пингвины вылезли из воды, столпились у ящиков. Бегают по мешкам, клюют их и громко кричат, переговариваются: никогда они не видели таких удивительных вещей!
Один пингвин клюнул мешок, голову склонил набок, постоял, подумал и громко что-то сказал другому пингвину. Другой пингвин тоже клюнул мешок; вместе постояли, подумали, поглядели друг на друга и громко закричали: «Карр… Каррр…»
Тут ещё пингвины с гор прибежали на нас смотреть. Много их собралось, задние на передних напирают и кричат, как на базаре. Ещё бы: ведь они первый раз увидели людей и каждому хочется вперёд пролезть, посмотреть на нас, клюнуть мешок.
Вдруг слышу: сзади кто-то танцует.
У нас был большой лист фанеры. Он лежал на камнях, и пингвины на нём устроили танцы. Пробежит пингвин по фанере, назад вернётся, ещё раз пробежит, да ещё лапкой притопнет! Очередь выстроилась — всем хочется потанцевать.
Один пингвин поскользнулся на гладкой фанере и на брюхе проехал, другие тоже стали падать и кататься.
Весь день они танцевали на фанере. Я её не убирал. «Пускай, — думаю, — повеселятся, они, наверное, радуются, что мы приехали».
Вечером пингвины построились в одну шеренгу и ушли. Один пингвин на меня загляделся и отстал. Потом он догнал остальных пингвинов, но никак не мог идти в ногу, потому что всё на меня оглядывался.
Любопытные
Сижу я на камне и ем хлеб. А пингвины ко мне подходят и в рот заглядывают — никак не могут понять, что это я делаю. Очень они любопытные.
Вечером я повесил умывальник на доску. Пока я его к доске прибивал, один пингвин стоял и внимательно смотрел, даже кивал головой.
Утром вышел я умываться, а к умывальнику не подойти: целая толпа пингвинов собралась. Вода из умывальника капает, а пингвины вокруг молча стоят, головы набок и слушают, как капли разбиваются о камни. Для них это, может быть, музыка.
Раз я в палатке разжёг примус. Примус шумит. Я ничего не замечаю.
Хотел выйти из палатки и не смог: у входа столпились пингвины, слушают примус. Я чай согрел и выключил примус.
Пингвины закричали, загалдели. Хотят ещё послушать. Я им примус просто так зажигал — пусть слушают.
Забияки
Пингвины не только любопытные, были среди пингвинов и драчуны.
Один пингвин бежал мимо нашей палатки и налетел на пустой бидон. Бидон зазвенел.
Пингвин обратно вернулся и опять налетел. Бидон звенит, пингвин с криком на него налетает и бьёт крыльями.
Я пингвина оттаскиваю от бидона, а он мне руки клюёт, злится.
Но самое страшное было ходить за водой.
Идёшь по дорожке, а сам боишься.
За камнями жил пингвин-забияка. Он меня всегда поджидал и набрасывался. Вцепится клювом в сапог и клюёт, бьёт крыльями.
Я, когда ходил за водой, брал с собой половник. Как забияка налетит — я его половником. Он очень половника боялся.
Хитрый поморник
Иду я раз по острову, слышу: пингвины кричат за камнями, хлопают крыльями.
Это кружится над ними поморник, хочет схватить пингвинёнка.
А поморник самый главный их враг на суше.
Если пингвинёнок заболеет или отстанет от других, поморник оттаскивает его в сторону и клюёт насмерть.
Кружится поморник над пингвинами. Они в кучу сгрудились: птенцы в середине, взрослые по краям. Видит поморник, что не схватить ему пингвинёнка, тогда он схитрил: сел на землю, к пингвинам подошёл и стоит не шевелится. Долго стоял.
Пингвины к нему привыкли, успокоились.
Птенцы стали играть. Один птенец отошёл в сторону. Поморник набросился на него и утащил.
К морю
Пингвины с утра идут к морю. Перебираются через ущелья. По ровному месту идут гуськом. С гор катятся на брюхе по снегу. Первый пингвин ляжет на живот — и вниз, за ним второй, третий… и покатились…
Внизу отряхнутся от снега, выстроятся в цепочку и снова в путь. Молча идут они, все в ногу, серьёзные.
Придут пингвины на крутой берег, посмотрят вниз и загалдят: высоко, страшно! Задние на передних напирают, ругаются: надо прыгать!
Первый пингвин растопырит крылышки — и вниз головой.
И прыгают с кручи один за другим, по очереди. Вынырнут из воды, наберут воздуха — опять под воду. Нырнут, поймают рачка, опять вверх — глотнуть воздуха. В воде они тоже цепочкой плавают, кувыркаются, играют.
Морской леопард
Вдруг все пингвины стали выскакивать из воды.
Кто был ближе к берегу — на берег. А кто далеко — на льдины. Как будто их выталкивали из моря.
Один пингвин выпрыгнул из воды на льдину.
За ним второй.
Первый пингвин не успел отойти, второй ему на голову сел.
Всё море опустело. На льдинах молча стоят пингвины, и на берегу целые толпы стоят — друг на друга смотрят.
И в этой тишине из воды вынырнул ужасный зверь. Вытянул свою шею, посмотрел на пингвинов, глаза налились кровью, ноздри раздуваются. Фыркнул зверь, нырнул под воду и уплыл.
А пингвины ещё долго молча стояли на берегу и на льдинах: никак не могли опомниться от страха. Потом задние нетерпеливо закричали, напёрли на передних, и опять пингвины скатились в море.
Зверь этот был морской леопард — огромный, хищный тюлень с острыми зубами.
В море он пингвина хватает, подбрасывает в воздух и разрывает.
Отважный пингвинёнок
Однажды я спускался к морю и увидел маленького пингвинёнка. У него ещё только выросли три пушинки на голове и коротенький хвостик.
Он смотрел, как взрослые пингвины купаются. Остальные птенцы стояли у нагретых солнцем камней.
Долго стоял на скале пингвинёнок: страшно ему было бросаться в море.
Наконец он решился и подошёл к краю скалы.
Маленький голый пингвинёнок стоял на высоте трёхэтажного дома. Его сносил ветер.
От страха пингвинёнок закрыл глаза и… бросился вниз. Вынырнул, закружился на одном месте, быстро вскарабкался на камни и удивлённо посмотрел на море.
Это был отважный пингвинёнок. Он первый искупался в холодном зелёном море.
Камушки
Я заметил, что пингвины идут с пляжа молча. Оказывается, они держат в клювах камушки. Если уронит пингвин камушек на землю, то обязательно остановится и поднимет его.
Бывает и так: другому пингвину этот камушек покажется лучше. Он свой выбрасывает и хватает чужой.
Начинается драка за камушек, и достаётся он самому сильному.
Пингвинам камушки нужны не играть, а гнёзда строить. Ведь остров их весь каменный, ни одной травинки не растёт. Поэтому пингвины строят гнёзда из камушков.
Пингвиниха сидит на гнезде и со всех сторон камушки под себя подгребает. А рядом стоит пингвин, посматривает кругом — караулит.
Пингвин зазевается, сосед его камень схватит и положит к себе в гнездо. Из-за этого пингвины всегда кричат и дерутся — отнимают друг у друга камушки.
До свидания!
Завыл ветер. Поднялась пурга. Ничего кругом не видно, всё занесло снегом. Я пошёл прощаться с пингвинами.
Пингвинов я не нашёл, только остались от них снежные бугорки.
Копнул я один бугорок ногой. Смотрю: клюв торчит. Толкнул я тогда второй бугорок.
Вдруг бугорок зашевелился, и выскочил из него пингвин, закричал на меня, заругался…
В пургу все пингвины ложатся на камни. Их заносит снегом. Они лежат в снежных домиках, клювом протыкают окошечки.
А птенцы так и остаются стоять на камнях. Их залепляет снегом, и получаются снежные комочки. Я подошёл к такому комочку, а он от меня убежал.
Я снял шапку и сказал пингвинам: «До свидания!»
Но они лежали занесённые снегом. И только пингвин-забияка бежал за нами до самого берега.
Никак я его не мог прогнать, потому что половник был спрятан в мешке.
Автор книги: Геннадий Снегирев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
Снегирев Геннадий Яковлевич
Чудесная лодка (Рассказы)
Геннадий Яковлевич СНЕГИРЁВ
Чудесная лодка
Рассказы
________________________________________________________________
ОГЛАВЛЕНИЕ:
Чудесная лодка
Верблюжья варежка
Скворец
Морская свинка
Пеликан
Куколка
Лось
Ослик
Проша
Ука
Жук
Слон
Жулька
Дикий зверь
Кабаны
Кто сажает лес
Медведь
Беспокойный хвостик
Кедр
Бурундук
Хитрый бурундук
Ворон
Бабочка на снегу
Ночные колокольчики
Бобровый сторож
Бобровая хатка
Бобрёнок
В заповеднике
Черничное варенье
Озеро Азас
Топ
В Саянах
Танец верблюдов
Весной
Лесник Тилан
Морской сазан
В Ленкорани
Арал
Умный дикобраз
В Хиве
Маленькое чудовище
Белёк
Как воробей на Камчатке побывал
Мишка-китобой
Лампанидус
Обитаемый остров
Осьминожек
Осьминог
Колюшка-храбрюшка
Михаил
Рачок-мореход
Медвежата с Камчатки
В первый раз
________________________________________________________________
ЧУДЕСНАЯ ЛОДКА
Мне надоело жить в городе, и весной я уехал в деревню к знакомому рыбаку Михею. Михеев домик стоял на самом берегу речки Северки.
Чуть свет Михей уплывал на лодке рыбачить. В Северке водились огромные щуки. Всю рыбу они держали в страхе: попадались плотвички прямо из щучьей пасти – на боках чешуя ободрана, как будто оцарапали гребёнкой.
Каждый год Михей грозился поехать в город за щучьими блёснами, да никак не мог собраться.
Но однажды Михей вернулся с реки сердитый, без рыбы. Он молча затащил лодку в лопухи, велел мне не пускать соседских ребят и уехал в город за блёснами.
Я сел у окна и стал смотреть, как по лодке бегает трясогузка.
Потом трясогузка улетела и к лодке подошли соседские ребята: Витя и его сестра Таня. Витя осмотрел лодку и стал тащить её к воде. Таня сосала палец и смотрела на Витю. Витя закричал на неё, и они вместе спихнули лодку в воду.
Тогда я вышел из домика и сказал, что брать лодку нельзя.
– Почему? – спросил Витя.
Я сам не знал почему.
– Потому, – сказал я, – что лодка эта чудесная!
Таня вынула палец изо рта.
– А чем она чудесная?
– Мы только до поворота доплывём и обратно, – сказал Витя.
До речного поворота было далеко, и, пока ребята плыли туда и обратно, я всё придумывал что-нибудь чудесное и удивительное. Прошёл час. Ребята вернулись обратно, а я так ничего и не придумал.
– Ну, – спросил Витя, – чем же она чудесная? Простая лодка, один раз даже на мель села и течёт!
– Да, чем она чудесная? – спросила Таня.
– А вы разве ничего не заметили? – сказал я, а сам старался поскорей что-нибудь придумать.
– Нет, ничего не заметили, – сказал Витя ехидно.
– Конечно, ничего! – сказала сердито Таня.
– Так, значит, ничего и не заметили? – спросил я громко, а сам хотел уже удрать от ребят.
Витя замолчал и стал вспоминать. Таня сморщила нос и тоже стала вспоминать.
– Видели следы цапли на песке, – робко сказала Таня.
– Ещё видели, как уж плывёт, только головка из воды торчит, – сказал Витя.
Потом они вспомнили, что зацвела водяная гречиха, и ещё видели белый бутон кувшинки под водой. Витя рассказал, как стайка мальков выпрыгнула из воды, спасаясь от щуки. А Таня поймала большую улитку, а на улитке ещё сидела маленькая улиточка…
– Разве всё это не чудесно? – спросил я.
Витя подумал и сказал:
– Чудесно!
Таня засмеялась и закричала:
– Ещё как чудесно!
ВЕРБЛЮЖЬЯ ВАРЕЖКА
Вязала мне мама варежки, тёплые, из овечьей шерсти.
Одна варежка уже готова была, а вторую мама до половины только связала – на остальное не хватило шерсти. На улице холодно, весь двор замело снегом, гулять меня без варежек не пускают – боятся, что отморожу руки. Сижу я у окна, смотрю, как синицы прыгают на берёзе, ссорятся: наверное, не поделили жучка. Мама сказала:
– Подожди до завтра: утром пойду к тёте Даше, попрошу шерсти.
Хорошо ей говорить «до завтра», когда я сегодня гулять хочу! Вон со двора к нам дядя Федя, сторож, идёт без варежек. А меня не пускают.
Вошёл дядя Федя, снег веником отряхнул и говорит:
– Мария Ивановна, там дрова на верблюдах привезли. Будете брать? Хорошие дрова, берёзовые.
Мама оделась и пошла с дядей Федей смотреть дрова, а я выглядываю из окошка, хочу увидать верблюдов, когда они выезжать будут с дровами.
С одной подводы дрова выгрузили, верблюда вывели и привязали у забора. Большой такой, лохматый. Горбы высокие, как кочки на болоте, и набок свешиваются. Вся морда верблюда покрыта инеем, и губами он что-то всё время жуёт – наверное, хочет плюнуть.
Смотрю я на него, а сам думаю: «Вот у мамы шерсти на варежки не хватает – хорошо бы остричь верблюда, только немножко, чтобы он не замёрз».
Надел я быстро пальто, валенки. Ножницы в комоде нашёл, в верхнем ящике, где всякие нитки, иголки лежат, и вышел во двор. Подошёл к верблюду, погладил бок. Верблюд ничего, только косится подозрительно и всё жуёт.
Залез я на оглоблю, а с оглобли сел верхом между горбами.
Повернулся верблюд посмотреть, кто там копошится, а мне страшно: вдруг плюнет или сбросит на землю. Высоко ведь!
Достал я потихоньку ножницы и стал передний горб обстригать, не весь, а самую макушку, где шерсти больше.
Настриг целый карман, начал со второго горба стричь, чтобы горбы были ровные. А верблюд ко мне повернулся, шею вытянул и нюхает валенок.
Испугался я сильно: думал, ногу укусит, а он только полизал валенок и опять жуёт.
Подравнял я второй горб, спустился на землю и побежал скорей в дом. Отрезал кусок хлеба, посолил и отнёс верблюду – за то, что он мне дал шерсти. Верблюд сначала соль слизал, а потом съел хлеб.
В это время пришла мама, дрова выгрузила, второго верблюда вывели, моего отвязали, и все уехали.
Мама меня дома бранить стала:
– Что же ты делаешь? Ты же простынешь без шапки!
А я правда забыл надеть шапку. Вынул я из кармана шерсть и показал маме – целая куча, совсем как овечья, только рыжая.
Мама удивилась, когда я ей рассказал, что это мне дал верблюд.
Из этой шерсти мама напряла ниток. Целый клубок получился, варежку довязать хватило и ещё осталось.
И теперь я хожу гулять в новых варежках.
Левая – обыкновенная, а правая – верблюжья. Она до половины рыжая, и когда я смотрю на неё, то вспоминаю верблюда.
СКВОРЕЦ
Ходил я гулять в лес. В лесу тихо, только слышно иногда, как деревья от мороза трещат.
Ёлки стоят и не шелохнутся, на ветках подушки снега намело. Я ногой по ёлке ударил – целый сугроб мне свалился на голову. Стал я снег отряхивать, смотрю – идёт девочка. Снег ей по колени. Отдохнёт немножко и опять идёт, а сама вверх на деревья смотрит, ищет что-то.
– Девочка, что ты ищешь? – спрашиваю.
Девочка вздрогнула, на меня посмотрела:
– Ничего, так просто!
И дальше пошла. Сама маленькая, а валенки большие.
Вышел я на тропинку, с тропинки в лес не сворачиваю, а то и так полные валенки набралось снега. Погулял я немножко, ноги замёрзли. Пошёл домой.
На обратном пути смотрю – опять эта девочка впереди меня по тропинке тихо-тихо идет и плачет. Я её догнал.
– Отчего, – говорю, – ты плачешь? Может, я помогу.
Посмотрела она на меня, вытерла слёзы и говорит:
– Мама комнату проветривала, а Борька, скворец, в форточку вылетел и улетел в лес. Теперь он ночью замёрзнет!
– Чего ж ты раньше молчала?
– Боялась, – говорит, – что ты Борьку поймаешь и возьмёшь себе.
Стали мы вместе с девочкой искать Борьку. Спешить надо: темнеть уже стало, а ночью Борьку сова съест. Девочка в одну сторону пошла, а я в другую. Каждое дерево осматриваю, нигде нет Борьки. Хотел я уже обратно идти, вдруг слышу – девочка кричит: «Нашла, нашла!» Подбегаю я к ней стоит она около ёлки и показывает наверх:
– Вот он! Замёрз, бедный.
А на ветке сидит скворец, перья распушил и одним глазом смотрит на девочку.
Девочка его зовёт:
– Боря, иди ко мне, хороший!
А Боря только к ёлке прижался и идти не хочет. Тогда я полез на ёлку, чтоб его поймать.
Только долез до скворца, хотел схватить, а скворец перелетел к девочке на плечо. Она обрадовалась, спрятала его под пальто.
– А то, – говорит, – пока донесу до дому, замёрзнет.
Пошли мы домой. Темно уже стало, в домах огоньки зажглись. Я спрашиваю у девочки:
– А давно у тебя скворец живёт?
– Давно.
А сама быстро идёт, боится, что скворец под пальто замёрзнет. Я за девочкой иду, стараюсь не отставать.
Пришли мы к её дому, девочка попрощалась со мной.
– До свиданья, – только мне сказала.
Я на неё долго смотрел, пока она валенки на крыльце чистила от снега, всё ждал, что девочка мне скажет ещё что-нибудь. А девочка ушла и дверь за собой закрыла на щеколду.
МОРСКАЯ СВИНКА
За нашим садом – забор. Кто там живёт, не знал я раньше. Совсем недавно узнал. Ловил я в траве кузнечиков, смотрю – глаз из дырки в заборе на меня смотрит.
– Кто ты? – спрашиваю.
А глаз молчит и всё смотрит, за мной подглядывает. Смотрел, смотрел, а потом говорит:
– А у меня морская свинка есть!
Интересно мне стало: простую свинку я знаю, а морскую никогда не видел.
– У меня, – говорю, – ёжик был живой. А почему свинка морская?
– Не знаю, – говорит. – Наверное, она в море раньше жила. Я её в корыто сажал, а она воды боится, вырвалась и убежала под стол!
Захотелось мне морскую свинку посмотреть.
– А как, – говорю, – тебя зовут?
– Серёжа. А тебя как?
Подружились мы с ним. Побежал Серёжа за морской свинкой, я в дырку за ним смотрю. Долго его не было. Вышел Серёжа из дома, в руках несёт какую-то рыжую крысу.
– Вот, – говорит, – она не хотела идти, у ней дети скоро будут: и не любит, чтобы её за живот трогали, рычит!
– А где же у неё пятачок?
Серёжа удивился:
– Какой пятачок?
– Как какой? У всех свиней на носу пятачок есть!
– Нет, когда мы её покупали, у неё пятачка не было.
Стал я Серёжу расспрашивать, чем он кормит морскую свинку.
– Она, – говорит, – любит морковку, но молоко тоже пьёт.
Не успел мне Серёжа всё рассказать, его позвали домой.
На другой день я гулял возле забора и смотрел в дырку: думал, Серёжа выйдет, вынесет свинку. А он так и не вышел. Дождь капал, и, наверное, мама его не пустила. Стал я гулять по саду, смотрю – под деревом что-то рыжее лежит в траве.
Подошёл я поближе, а это Серёжина морская свинка. Обрадовался я, только не пойму, как она к нам в сад лопала. Стал я осматривать забор, а там внизу дыра. Свинка, наверное, пролезла через эту дырку. Взял я её в руки, она не кусается, только нюхает пальцы и вздыхает. Промокла вся. Принёс я свинку домой. Искал, искал морковку, так и не нашёл. Дал ей кочерыжку от капусты, она кочерыжку съела и уснула под кроватью на коврике.
Я сижу на полу, смотрю на неё и думаю:
«А что, если Серёжа узнает, у кого свинка живёт? Нет, не узнает: я её на улицу выносить не буду!»
Вышел я на крыльцо, слышу – где-то близко тарахтит машина. Подошёл я к забору, в дырку заглянул, а это у Серёжи во дворе стоит грузовая машина, на неё грузят вещи. Серёжа под крыльцом шарит палкой – наверное, ищет морскую свинку. Серёжина мама в машину подушки положила и говорит:
– Серёжа! Скорей надевай пальто, сейчас поедем!
Серёжа заплакал:
– Нет, не поеду, пока не найду свинку! У неё дети скоро будут, она, наверное, под дом спряталась!
Жалко мне стало Серёжу, позвал я его к забору.
– Серёжа, – говорю, – кого ты ищешь?
– Свинка моя пропала, а тут ещё уезжать надо!
Я ему говорю:
– Свинка твоя у меня, она к нам в сад забежала. Я тебе её сейчас вынесу.
– Ой, – говорит, – как хорошо! А я-то думал: куда она делась?
Принёс я ему свинку и подсунул под забор.
Серёжу мама зовёт, машина уже гудит.
Схватил Серёжа свинку и говорит мне:
– Знаешь что? Я тебе обязательно, когда она детей родит, маленькую свинку дам. До свиданья!
Сел Серёжа в машину, мама его плащом укрыла, потому что дождь начал капать.
Свинку Серёжа тоже плащом укрыл. Когда машина уезжала, Серёжа мне рукой махал и кричал что-то, я не разобрал – наверное, про свинку.
ПЕЛИКАН
Когда я был совсем маленький, пошли мы с мамой в зоопарк. Мама мне купила булку.
– Будешь, – говорит, – зверей кормить.
Я кусочки от булки отщипывал и давал всем зверям.
Верблюд свой кусочек съел, вздохнул и мою ладонь полизал – видно, не наелся; но я ему больше не дал: другим зверям тогда не хватит.
Медведю кинул кусочек, а он лежит в углу и булки не замечает. Я ему кричу:
– Мишка, ешь!
А он на другой бок перевернулся, как будто не слышит.
Всю булку отдал зверям, осталась одна горбушка.
Мама говорит:
– Пойдём домой, звери уже устали, хотят спать.
Пошли мы к выходу.
– Мама, – говорю, – ещё горбушка осталась, нужно дать её пеликанам.
А пеликаны живут на озере.
Мама говорит:
– Ну, беги скорее, я тебя здесь подожду.
Прибежал я к пеликанам, а они уже спят. Столпились на берегу и спрятали головы под крылья.
Только один пеликан не спит, стоит около дерева и перед сном умывается: чистит пёрышки. Клюв большой, а глазки маленькие и хитрые.
Просунул я ему горбушку через решётку.
– Скорей, – кричу, – ешь, а то меня мама ждёт!
Пеликан перестал умываться, посмотрел на горбушку, медленно ко мне подошёл и ка-ак клюнет!
Не успел я руку отдёрнуть, он её вместе с горбушкой схватил.
Я закричал, а он руку выпустил, клюв вверх поднял и проглотил горбушку.
Посмотрел я на руку, а на ней царапина. Это пеликан руку оцарапал, хотел её вместе с горбушкой проглотить.
– Чего ты стоишь там, иди скорей! – зовёт меня мама.
А пеликан за дерево спрятался.
Мама меня спрашивает:
– Булку отдал пеликану?
– Отдал, – говорю.
– А что ты держишь в кармане?
– Ничего, просто так.
А это я оцарапанную руку в карман спрятал, чтобы мама не увидела.
Пришли мы домой. Мама так и не заметила, что меня пеликан укусил, а я маме про это не рассказываю – боюсь, а вдруг она пеликана бранить будет, чтоб зря не клевался.
КУКОЛКА
Однажды я гулял в лесу. Было тихо, только дятел где-то далеко долбил дерево да синицы попискивали. И трава и ветки на деревьях были белые от инея. Вода в речке была чёрная. Я стоял на берегу, смотрел, как белые снежинки тают в чёрной воде, и думал: «А где же теперь рыбы? А летучая мышь? А бабочки? Рыбы сидят в ямах на дне. Летучая мышь где-нибудь в дупле спит. А бабочки зимой не могут спать: они маленькие и нежные, сразу замёрзнут». И я стал искать бабочек. Пускай не живых, а которые от холода умерли. И в траве смотрел. И норку мышиную раскопал, нашёл там крылышко от жука. И под кочкой искал. Нигде нет мёртвых бабочек.
Под соснами, во мху, остался гриб, весь сморщенный. Я его стал выкапывать и в земле нашёл коричневую, вроде сучка, куколку. Только на сучок она не похожа. Она похожа на бабочку без крыльев, без ножек и твёрдая.
Дома я показал куколку отцу. Он спросил, где я её нашёл. Я сказал, что под сосной.
– Это соснового шелкопряда куколка, – сказал отец.
Я спросил:
– Она совсем мёртвая?
– Нет, не совсем. Была живая, сейчас мёртвая, а весной… увидишь.
Я очень удивился: «Была живая, сейчас мёртвая, а весной… Разве мёртвые оживают?»
Куколку я положил в спичечную коробку, а коробку спрятал под кровать и забыл про неё.
Весной, когда снег растаял и лес стал зелёный, я проснулся утром и слышу: кто-то шуршит под кроватью. Я подумал: мышь. Посмотрел под кровать, там мыши нет, только спичечная коробка валяется. В коробке кто-то шуршит, шелестит. Я открыл коробку. Из неё вылетела золотистая, как сосновая чешуйка, бабочка. Я даже не успел её поймать. Я не понял, откуда она. Ведь в коробке была мёртвая куколка, твёрдая, как сучок.
Бабочка вылетела в окно и полетела к соснам на берегу реки. В лесу пели птицы, пахло травой, кричал петух, а я смотрел на пустую спичечную коробку и думал: «Она же была мёртвая, мёртвая!»
ЛОСЬ
Весной я был в зоопарке. Кричали павлины. Бегемота сторожиха метлой загоняла в его домик. Медведь на задних лапах выпрашивал кусочки. Слон топал ногой. Верблюд линял и, говорят, даже плюнул в одну девочку, только я не видел.
Я уже собрался уходить, когда заметил лося.
Он стоял неподвижно на холме, далеко от решётки. Деревья были чёрные, мокрые. Листья на этих деревьях ещё не распустились. Лось среди чёрных деревьев, на длинных ногах был такой странный и красивый.
И мне захотелось увидеть лося на воле. Я знал, что лося можно встретить только в лесу. На другой день я поехал за город.
Поезд остановился на маленькой станции. За будкой стрелочника была тропинка. Она вела прямо в лес. В лесу было мокро, но листья на деревьях уже распустились. На бугорках росла травка.
Я шёл по тропинке очень тихо. Мне казалось, что лось где-нибудь близко, и я боялся.
И вдруг в тишине я услышал: тень-тень-тень, пинь-пинь-тень…
Да это же совсем не капли; на берёзке сидела маленькая птичка и пела так же звонко, как вода падает на льдинку. Птичка увидела меня и улетела, я даже не успел её разглядеть.
Я очень жалел, что спугнул её, но она снова где-то далеко в лесу запела-затенькала.
Я сел на пенёк и стал её слушать. Около пенька была лесная лужа. Солнце освещало её, и видно было, как на дне копошится какой-то паучок с серебряным брюшком. И только я внимательно поглядел на паучка, как вдруг жук-водомерка на своих тонких лапках, как на коньках, быстро скользнул по воде. Он догнал другую водомерку, и они вместе от меня ускакали. А паучок поднялся наверх, набрал на мохнатое брюшко воздуха и медленно опустился на дно. Там у него к травинке был привязан паутиной колокольчик. Паучок лапками сгрёб с брюшка воздух под колокольчик. Колокольчик качнулся, но паутина его удержала, и я увидел в нём воздушный шарик. Это у паука-серебрянки такой домик под водой, и там паучата живут, вот он и носит им воздух. Ни одна птица до них не доберётся.
И тут я услышал, как за пеньком, на котором я сижу, кто-то возится, шуршит. Я тихонько одним глазом посмотрел в ту сторону. Вижу, сидит мышка с жёлтым горлышком и отдирает сухой мох от пенька. Схватила клочок мха и убежала. Мох она мышатам в нору постелит. Земля-то ещё сырая.
За лесом паровоз загудел, пора домой. Да и устал я сидеть тихо, не шевелиться.
Когда подходил к станции, вдруг вспомнил: ведь лося я так и не увидел!
Ну и пускай, зато я паучка-серебрянку видел, и желтогорлую мышь, и водомерку и слышал, как теньковка поёт. Разве они не такие же интересные, как лось?
ОСЛИК
Ещё в детстве в какой-то книжке я прочёл, что у ребят был свой ослик. Они сами его кормили и ездили на нём куда хотели. И с тех пор я только и мечтал о своем ослике, даже деньги копил, чтобы его купить.
Когда к нам приезжали знакомые, пили чай и разговаривали с мамой о своих взрослых делах, я всегда спрашивал: сколько стоит ослик, чем его кормят, может он жить у нас в Москве, а вдруг ему снег не понравится? Все смеялись, а мама укладывала меня пораньше спать.
Теперь я стал уже большим и недавно ездил в Таджикистан. Я жил в кишлаке. У хозяина, где я остановился, был ослик, серый и маленький. Ослик стоял около сарая и отмахивался хвостиком от мух.
Мне очень захотелось прокатиться на нём верхом. Хозяин мне разрешил:
– Сколько хочешь езди, только возьми палку.
Палку я не взял и пожалел. Ослик всё время останавливался, ревел и дальше не шёл. Я его и упрашивал, и подталкивал сзади – всё равно стоит на одном месте. А потом вдруг быстро побежал, я крепко вцепился в гриву.
Он завёз меня на середину ручья и остановился. Вода в ручье ледяная, до берега далеко, и тут я пожалел, что у меня нет палки.
Я его уже не называл осликом, а ругал как попало. Хорошо, что хозяину надоело меня ждать. Он пришёл к ручью, сломал прут, и обратно мы ехали быстро. Хозяин смеялся надо мной. Я совсем не знал, что осёл такой упрямый. Ведь в книжке рассказывали про послушного ослика, а это был длинноухий, упрямый осёл, совсем не тот, на которого я копил деньги в детстве.
ПРОША
Один мальчик, его звали Проша, не любил ходить в детский сад. Мама ведёт его утром в детский сад, а Проша спрашивает:
– Почему ты меня ведёшь?
Мама говорит:
– Потому что ты один заблудишься!
– Нет, не заблужусь!
– Нет, заблудишься!
Проша каждый день с мамой спорил. Раз утром мама говорит ему:
– Иди один в детский сад!
Обрадовался Проша и пошёл один, без мамы. А мама шла по другой стороне улицы и смотрела – куда он пойдёт? Проша не видел маму. Он прошёл немножко по улице, остановился и стал смотреть в окно. Он очень любил смотреть в чужие окна.
В этом окне сидела собака. Она увидела Прошу и стала лаять. А Проша совсем не боялся собаки. Правда, он боялся, но немножко: он знал, что собака за стеклом!
Проша становился всё храбрей. Сначала он показывал собаке язык, а потом стал кидать камушки. Собака на него злилась. Она хотела его укусить, но стекло её не пускало. Собаку кто-то позвал. Она завиляла хвостом и прыгнула в комнату.
Проша всё стоял у окна и ждал. И вдруг видит: открывается дверь выходит эта собака и с ней девочка. Она её на цепочке вывела погулять.
Проша хотел побежать – от страха ноги не двигаются. Хотел закричать тоже не может!
А собака увидела Прошу и как зарычит, зубы оскалила!
Девочка изо всех сил держит собаку и кричит Проше:
– Беги! Беги!
Проша закрыл лицо руками и как заревёт:
– Больше не буду! Не буду дразнить!
Тут подбежала Прошина мама, взяла его на руки, и они скорей пошли в детский сад.
УКА
Пошёл я на болото собирать клюкву. Набрал полкорзинки, а солнце уже низко: из-за леса выглядывает, вот-вот скроется.
Спина устала немножко, распрямился я, смотрю – пролетела цапля. Наверно, спать. Она на болоте давно живёт, я её всегда вижу, когда она пролетает.
Солнце уже зашло, а светло ещё, небо на том месте красное-красное. Тихо вокруг, только кто-то кричит в камышах, не очень громко, а слышно далеко: «Ук!» Подождёт немножко и опять: «Ук!»
Кто же это такой? Я этот крик и раньше слышал, только не обращал внимания. А сейчас мне как-то любопытно стало: может, это цапля так кричит?
Стал я ходить около этого места, где крик слышен. Близко совсем кричит, а никого нет. Темно скоро будет. Пора домой. Только немного прошёл – и вдруг кричать перестало, не слышно больше.
«Ага, – думаю, – значит, здесь!» Притаился я, стою тихо-тихо, чтоб не спугнуть. Долго стоял, наконец на кочке, совсем рядом, откликнулось: «Ук!» – и опять тишина.
Присел я, чтоб получше разглядеть, смотрю – лягушечка сидит и не шевелится. Маленькая совсем, а кричит так громко!
Поймал я её, в руке держу, а она даже не вырывается. Спинка у неё серая, а брюшко красное-красное, как небо над лесом, где зашло солнце. Посадил я её в карман, корзиночку с клюквой взял и пошёл домой. В окнах у нас свет зажгли. Наверно, сели ужинать.
Пришёл я домой, дедушка меня спрашивает:
– Куда ходил?
– Ловил укалку.
Он не понимает.
– Что, – говорит, – за укалка такая?
Полез я в карман, чтоб её показать, а карман пустой, только немножко мокрый. «У, – думаю, – противная ука! Хотел её дедушке показать, а она убежала!»
– Дедушка, – говорю, – ну, знаешь, ука такая – она вечером всегда на болоте кричит, с красным животом.
Дедушка не понимает.
– Садись, – говорит, – ешь да спать ложись, завтра разберёмся.
Встал я утром и весь день ходил, всё про уку думал: вернулась она на болото или нет?
Вечером пошёл я опять на то же место, где поймал уку. Долго стоял, всё слушал: не закричит ли.
Наконец тихонько: «Ук!» – где-то сзади крикнула и опять стала кричать. Я её искал, искал, так и не нашёл. Подойдёшь поближе – молчит. Отойдёшь – опять начинает. Наверно, она спряталась под кочку.
Надоело мне её искать, пошёл я домой.
Зато теперь-то я знаю, кто на болоте вечером так громко укает. Не цапля это, а маленькая ука с красным животиком.
ЖУК
У меня есть сестра Галя, она на год младше меня, а такая плакса, обязательно я должен ей всё уступать. Мама даст что-нибудь вкусное, Галя своё съест и ещё у меня просит. Если не дашь, начинает реветь. Только о себе одной думала, но я её от этого отучил.
Пошёл я однажды за водой. Мама на работе, нужно было самому воды натаскать. Зачерпнул полведра. Вокруг колодца скользко, вся земля обледенела, еле до дому ведро дотащил. Поставил его на лавку, смотрю, а в нём жук-плавунец плавает, большой такой, с мохнатыми ножками. Вынес я ведро во двор, воду вылил в сугроб, а жука поймал и посадил в банку с водой. Жук в банке вертится, никак привыкнуть не может.
Пошёл я снова воды принести, принёс чистой воды, ничего на этот раз не попалось. Разделся и хотел посмотреть жука, а банки на окне нет.
Спрашиваю у Гали:
– Галя, это ты жука взяла?
– Да, – говорит, – я, пусть он в моей комнате живёт.
– Почему же, – говорю, – в твоей, пускай жук общий будет!
Беру из её комнаты банку и на окно ставлю: мне ведь тоже хочется на жука посмотреть.
Галя заплакала и говорит:
– Я всё маме скажу, как ты у меня жука отнял!
Подбежала к окну, схватила банку, воду даже на пол расплескала и опять поставила к себе в комнату.
Я разозлился.
– Нет, – говорю, – жук мой, я его поймал! – Взял и обратно банку на окно поставил.
Галя как заревёт, одеваться стала.
– Я, – говорит, – в степь пойду и замёрзну там из-за тебя.
«Ну, – думаю, – и пускай!» Она всегда так: если не дашь чего, то сразу пугать начинает, что замёрзнет в степи.
Хлопнула она дверью и ушла. Смотрю я из окна, что она делать будет, а она идёт прямо в степь, только тихо-тихо, ждёт, когда я за ней побегу. «Нет, – думаю, – не дождёшься, хватит, побегал за тобой!»
Идёт она, снег ей по колено, и руками за лицо держится: ревёт, значит. Всё дальше и дальше от дома уходит в степь. «А что, – думаю, – и взаправду замёрзнет?» Жалко мне её стало. «Может, пойти за ней, вернуть? И жука мне не нужно, пускай себе насовсем берёт. Только опять будет всегда устраивать рёв. Нет, лучше подожду, будь что будет!»
Галя далеко ушла, только маленькая точка видна. Хотел я уже одеваться, за ней идти – смотрю, точка всё больше становится: обратно, значит, идёт. К дому подошла, руки в карманах держит, смотрит себе под ноги. Боится глаза поднять: знает, что я на неё смотрю из окна.
Пришла домой, разделась молча и ушла к себе в комнату. Долго там сидела, а потом подошла к окну и говорит:
– Какой хороший жук, его покормить надо!
Стали мы за жуком вместе ухаживать.
Когда мама с работы пришла, Галя ей ничего не рассказала, и я тоже.
СЛОН
В апреле Таня с мамой пошли в зоопарк.
В пруду плавали дикие гуси, лебеди. А одна утка – мандаринка, жёлтая, как мандариновая корочка, – подошла к решётке и закрякала. Она просила у Тани кусочек хлеба.
В другой клетке бегал шакал. Он линял, и рыжая шерсть на нём висела клочьями. Шакал был похож на простую дворняжку и немножко на лисицу.
Больше всего Тане понравились лохматые яки. Шерсть у них волочилась по земле, как щётка; на спине горб, жуют сено и смотрят на всех сердито.
В соседней клетке павлин распустил свой хвост. Какой-то мальчик просунул руку и хотел вырвать у павлина из хвоста перо. Павлин закричал, сложил хвост и убежал к себе в домик. Все засмеялись, а один старичок сказал мальчику:
– Если каждый будет у павлина перья рвать…
В клетке, где живут бобры, никого не было. Таня долго стояла, ждала, может, бобёр из норы вылезет, но так и не дождалась. Бобры днём не вылезают.
А в одной клетке было совсем темно. Таня думала, что там никого нет, присмотрелась – в темноте горят два жёлтых глаза. Это был филин.
Таня испугалась, и они с мамой поскорей пошли к слону.
Слон жил в большом доме со ступеньками, внутри было жарко, темно и пахло, как в сарае, где живут коровы.
Слон обедал. Сторож навалил ему целую копну сена и принёс ведро моркови. Слон осторожно понюхал хоботом морковку и отправил её в пасть. Сначала он съел всю морковь, а потом принялся за сено.
Сторож стал выметать остатки сена, а слон прижимал его к стене. Он у него просил моркови.
– Ну, ну, не балуй! – закричал сторож и ударил слона метлой.
Слон свернул хобот и отошёл.
Таня возвращалась с мамой домой.
– Почему слона не выпускают в садик? Ему хочется на солнышке погулять.
– Слон старый, а в саду холодные лужи. Он промочит ноги и простудится, – сказала мама.
– А как же яки?
– Яки живут высоко в снежных горах, они привыкли к холоду. А слон родился в Индии, где всегда тепло.
Таня каждое утро подходила к окну и смотрела: есть ли ещё на дворе лужи.
И однажды в мае, когда распустились на чёрных деревьях зелёные листочки, земля подсохла и во двор прилетела бабочка-крапивница, Таня закричала:
– Мама, мама, слон уже гуляет!
ЖУЛЬКА
Вокруг станции песок, и на песке растут сосны. Дорога здесь круто сворачивает на север, и паровоз всегда неожиданно вылетает из-за холмов.
Поезда ждут дежурные смазчики.
Но раньше всех выходит его встречать собака Жулька. Она сидит на песке и вслушивается. Вот рельсы начинают гудеть, потом постукивать. Жулька отбегает в сторону. Дежурный смотрит на Жульку. Он покашливает и поправляет красную фуражку. Смазчики звякают крышками маслёнок.
Если поезд идёт с севера, Жулька прячется: в северных поездах люди едут в отпуск. Моряки с громким хохотом прыгают из вагонов и стараются затащить Жульку к себе. Жульке неудобно: она виляет хвостом, прижимает уши и тихонько рычит.
Жульке очень хочется есть. Вокруг жуют и вкусно пахнет. Жулька беспокоится – паровоз уже загудел, а ей ещё ничего не дали. Часто Жульку завозили так далеко, что домой она бежала целый день.
Она пробегала мимо домиков, где живут стрелочники. Они махали ей на прощание флажками. Потом за ней погналась большая чёрная собака. В лесу девочка пасла козу и двух козлят. Козлята играли на рельсах и не слушались девочку. Ведь их может задавить. Жулька показала им зубы и зарычала, а глупая коза хотела боднуть её.
Но самое страшное было перебежать через мост. Посредине стоял солдат с ружьём. Он охранял мост. Жулька подошла к солдату поближе и стала подлизываться: она поджала хвост и на брюхе подползла к нему. Солдат сердито топнул на неё ногой. И Жулька без оглядки побежала до своей станции.
«Нет, – подумала она, – больше никогда не буду подходить к поезду».
Но скоро Жулька всё это забыла и снова стала попрошайничать.
Однажды её завезли очень далеко, и обратно она не вернулась.
ДИКИЙ ЗВЕРЬ
У Веры был бельчонок. Его звали Рыжик. Он бегал по комнате, лазил на абажур, обнюхивал тарелки на столе, карабкался по спине, садился на плечо и коготками разжимал у Веры кулак – искал орехи.
Рыжик был ручной и послушный.
Но однажды, на Новый год, Вера повесила на ёлку игрушки, и орехи, и конфеты и только вышла из комнаты, хотела свечки принести, Рыжик прыгнул на ёлку, схватил орех, спрятал его в галошу. Второй орех положил под подушку. Третий орех тут же разгрыз…
Вера вошла в комнату, а на ёлке ни одного ореха нет, одни бумажки серебряные валяются на полу.
Она закричала на Рыжика:
– Ты что наделал, ты не дикий зверь, а домашний, ручной!
Рыжик не бегал больше по столу, не катался на двери, не разжимал у Веры кулак. Он с утра до вечера запасался. Увидит кусочек хлеба – схватит, увидит семечки – набьёт полные щёки, и всё прятал.
Чембулак Снегирёв рассказ с иллюстрациями
Рейтинг: / 18
РиÑÑнки Ð.ÐиÑÑÑиÑа
ЧÐÐÐУÐÐÐ ÐÐÐÐÐÐСЯ
Ðой дедÑÑка — Ð¾Ñ Ð¾Ñник, Ð¼Ñ Ð¶Ð¸Ð²Ñм в избÑÑке около ÑÑÑÑÑ.
РеÑÑ Ñ Ð½Ð°Ð¼Ð¸ живÑÑ Ð§ÐµÐ¼Ð±Ñлак. ÐÑо ÑÐ°ÐºÐ°Ñ Ñобака: она Ñ Ð¼ÐµÐ½Ñ ÐºÑÑоÑки вÑпÑаÑиваеÑ, когда Ñ ÐµÐ¼.
ÐедÑÑка ÑеÑдиÑо ÑкажеÑ:
— Ðе ÑÑÑдно попÑоÑайке!
РЧембÑлак Ð¾Ñ ÑÑÑда вилÑÐµÑ Ñ Ð²Ð¾ÑÑом. Я Ñ Ð´ÐµÐ´ÑÑки ÑпÑоÑил, поÑÐµÐ¼Ñ Ð¾Ð½ мне ниÑего не говоÑиÑ, а ÑолÑко ЧембÑлакÑ.
— ÐоÑомÑ, — Ñказал дедÑÑка, -ÑÑо ÑÑ ÐµÑÑ Ð¼Ð°Ð»ÐµÐ½Ñкий, а ЧембÑлак Ñже Ñедой.
РпÑавда, Ñ- него в ÑÑÐ°Ñ Ð¸ на Ñее белÑе волоÑÑ.
СадимÑÑ Ð¼Ñ Ð¾Ð±ÐµÐ´Ð°ÑÑ, и ЧембÑлак ÑаÑÐ¸Ñ ÑÐ²Ð¾Ñ Ð¼Ð¸ÑÐºÑ Ð² зÑÐ±Ð°Ñ . ÐедÑÑка Ð½Ð°Ð»Ð¸Ð²Ð°ÐµÑ Ð²Ñем поÑовнÑ: Ð²ÐµÐ´Ñ Ð§ÐµÐ¼Ð±Ñлак вмеÑÑе Ñ Ð´ÐµÐ´ÑÑкой Ñ Ð¾Ð´Ð¸Ñ Ð½Ð° Ð¾Ñ Ð¾ÑÑ.
Ðедавно дедÑÑка ÑобÑалÑÑ Ð² деÑÐµÐ²Ð½Ñ Ð·Ð° мÑкой, а Ð¼ÐµÐ½Ñ Ð¾ÑÑавил в избÑÑке Ñ Ð§ÐµÐ¼Ð±Ñлаком.
— ÐÐ¾Ñ Ð²Ð°Ð¼ Ñ Ð»ÐµÐ± Ñ Ð¼Ð°Ñлом, а к веÑеÑÑ Ñ Ð¿ÑидÑ. Ðа не обижай ÑобакÑ!
Я его не обижал, он Ð¼ÐµÐ½Ñ Ð¿ÐµÑвÑй обидел. СÑал Ñ ÐµÑÑÑ Ñ Ð»ÐµÐ±, дÑмаÑ: «ÐÐ¾Ð»Ð¾Ð²Ð¸Ð½Ñ ÑÑем, а поÑом дам ЧембÑлакÑ».
ЧембÑлак Ñидел на Ð¿Ð¾Ð»Ñ Ð¸ ÑмоÑÑел мне в ÑоÑ. РпоÑом ÑÑ Ð²Ð°Ñил Ñо ÑÑола ÑвеÑÐºÑ Ð¸ ÑазгÑÑз. ÐедÑÑка подÑмаеÑ, ÑÑо Ñ ÑвеÑÐºÑ ÑпÑÑÑал, ÑÑÐ¾Ð±Ñ Ð¿Ð¾Ñом зажигаÑÑ.
ХоÑел Ñ Ð¾ÑнÑÑÑ ÑвеÑкÑ, а ЧембÑлак как заÑÑÑиÑ.
Ðалез Ñ Ð½Ð° ÑÑол и бÑоÑил в ЧембÑлака валенок. Ðн завизжал и вÑбежал из избÑÑки.
ÐеÑеÑом пÑиÑÑл дедÑÑка, а Ñ Ð½Ð¸Ð¼ ЧембÑлак.
— ÐовоÑи, за ÑÑо ЧембÑлака обидел, — он ко мне в деÑÐµÐ²Ð½Ñ Ð¿Ñибежал и ÑаÑÑказал вÑÑ-вÑÑ!
Я иÑпÑгалÑÑ Ð¸ Ñказал пÑо Ñ Ð»ÐµÐ±. РпÑо валенок Ñоже. Я дÑмаÑ: и пÑавда, ЧембÑлак вÑÑ Ð´ÐµÐ´ÑÑке ÑаÑÑказал. ÐÐµÐ´Ñ ÑÑо не пÑоÑÑÐ°Ñ Ñобака, а Ñ Ð¸ÑÑаÑ-Ñ Ð¸ÑÑаÑ!
ÐÐµÐ½Ñ Ð±ÐµÑÑÑ Ð½Ð° Ð¾Ñ Ð¾ÑÑ Ð¡Ð½ÐµÐ³Ð¸ÑÑв
Ð¡Ð²Ð¾Ñ ÑÑжÑÑ Ð´ÐµÐ´ÑÑка вÑегда ÑиÑÑÐ¸Ñ Ð¾ÑенÑÑ. ЧиÑÑÐ¸Ñ Ð¾Ð½ его ÑголÑками. ÐÑÑаÑÐ¸Ñ Ð¸Ð· пеÑки ÑÑÑнÑй ÑголÑк, ÑазоÑÑÑÑ Ð² поÑоÑок и поÑоÑком ÑиÑÑиÑ.
ЧембÑлак, как ÑÐ²Ð¸Ð´Ð¸Ñ ÑÑжÑÑ, ÑÑÐ°Ð·Ñ Ð½Ð°ÑÐ¸Ð½Ð°ÐµÑ Ñ Ð¾Ð´Ð¸ÑÑ Ð²Ð¾ÐºÑÑг дедÑÑки и показÑваÑÑ Ð·ÑбÑ. ÐÑо он Ñак ÑлÑбаеÑÑÑ.
ÐедÑÑка ÑиÑÑÐ¸Ñ ÑÑжÑÑ, а ЧембÑлак вÑÑ ÑлÑбаеÑÑÑ, поÑÐ¾Ð¼Ñ ÑÑо его вÑегда на Ð¾Ñ Ð¾ÑÑ Ð±ÐµÑÑÑ. Ð Ð¼ÐµÐ½Ñ — неÑ.
— Я ЧембÑлака болÑÑе за Ñ Ð²Ð¾ÑÑ Ð´ÑÑгаÑÑ Ð½Ðµ бÑдÑ. ЧеÑÑное Ñлово! — говоÑÑ Ñ.
ÐедÑÑка Ñж знаеÑ, ÑÑо Ñ Ð½Ð° Ð¾Ñ Ð¾ÑÑ Ð¿ÑоÑÑÑÑ.
— ÐÐ¾Ñ ÐµÑли Ð½ÐµÐ´ÐµÐ»Ñ Ð½Ðµ бÑдеÑÑ ÑÑогаÑÑ Ð§ÐµÐ¼Ð±Ñлака, Ñогда возÑмÑ.
Я оÑÐµÐ½Ñ Ð¾Ð±ÑадовалÑÑ Ð¸ вÑÑ Ð½ÐµÐ´ÐµÐ»Ñ Ð½Ðµ Ð¿Ð¾Ð´Ñ Ð¾Ð´Ð¸Ð» к ЧембÑлакÑ.
Я помогал дедÑÑке ÑобиÑаÑÑ Ð²ÐµÑи в меÑок. СнаÑала Ð¼Ñ Ð¿Ð¾Ð»Ð¾Ð¶Ð¸Ð»Ð¸ одеÑло, поÑом пÑено, а ÑвеÑÑ Ñ- каÑÑÑÑлÑÐºÑ Ð¸ Ñайник. РкаÑÑÑÑлÑÐºÑ Ð´ÐµÐ´ÑÑка положил Ñ Ð»ÐµÐ±, а в Ñайник-ÑÐ¾Ð»Ñ Ð¸ железнÑÑ Ð±Ð°Ð½Ð¾ÑÐºÑ Ñо ÑпиÑками.
Я ÑпÑоÑил, поÑÐµÐ¼Ñ ÑпиÑки в баноÑке.
ÐедÑÑка Ñказал:
— ÐÑли меÑок вдÑÑг ÑпадÑÑ Ð² ÑеÑкÑ, вÑÑ Ð½Ð°Ð¼Ð¾ÐºÐ½ÐµÑ, а ÑпиÑки бÑдÑÑ ÑÑÑ Ð¸Ðµ. Ðожно ÑазжеÑÑ ÐºÐ¾ÑÑÑÑ Ð¸ вÑÑ Ð²ÑÑÑÑиÑÑ.
— ÐедÑÑка, а Ð¼Ñ Ñоже ÑпадÑм в ÑеÑкÑ?
ÐедÑÑка подÑмал и Ñказал, ÑÑо Ð¼Ñ Ñоже можем ÑпаÑÑÑ Ð² ÑеÑкÑ.
Тогда Ñ ÐµÑÑ Ð±Ð¾Ð»ÑÑе Ð·Ð°Ñ Ð¾Ñел на Ð¾Ñ Ð¾ÑÑ.
ÐÑ Ð¿Ð¾Ð»Ð¾Ð¶Ð¸Ð»Ð¸ в меÑок две ложки, двеÑÑ Ð² избÑÑке подпеÑли бÑевном и поÑли в леÑ.
ЧÐÐÐУÐÐÐ ÐÐÐÐÐÐТСЯ
РлеÑÑ Ñ ÑÑл за дедÑÑкой, ЧембÑлак бегал вокÑÑг и иÑкал диÑÑ.
ЧембÑлак деÑжал пÑÑÑик в зÑÐ±Ð°Ñ . Я Ñ Ð¾Ñел оÑнÑÑÑ Ð¿ÑÑÑик и позвал его. Ðо ЧембÑлак даже не поÑмоÑÑел в Ð¼Ð¾Ñ ÑÑоÑонÑ.
Я Ñ Ð¾Ñел дÑÑнÑÑÑ ÐµÐ³Ð¾ за Ñ Ð²Ð¾ÑÑ, ÑÑÐ¾Ð±Ñ Ð½Ðµ зазнавалÑÑ, но ЧембÑлак Ñбежал.
Ðго не видно в кÑÑÑÐ°Ñ , ÑолÑко ÑлÑÑно, как он ÑÑжело дÑÑиÑ.
ÐедÑÑка вдÑÑг оÑÑановилÑÑ Ð¸ ÑÑал ÑлÑÑаÑÑ.
Я Ñоже ÑÑал ÑлÑÑаÑÑ. Ð¢Ð¸Ñ Ð¾ в леÑÑ, ÑолÑко веÑÐµÑ Ð³ÑÐ´Ð¸Ñ Ð² ÑоÑновÑÑ Ð²ÐµÑÐºÐ°Ñ Ð¸ ÑиниÑÑ Ð¿Ð¾Ð¿Ð¸ÑкиваÑÑ.
РвдÑÑг: «Ðам-гам-гам»; поÑом еÑÑ Ð³ÑомÑе: «Ðав-гав…» РопÑÑÑ ÑÐ¸Ñ Ð¾.
ÐедÑÑка ÑнÑл Ñ Ð¿Ð»ÐµÑа ÑÑжÑÑ, мне велел ÑидеÑÑ Ð¿Ð¾Ð´ ÑоÑной, а Ñам бÑÑÑÑо поÑÑл в ÑÑ ÑÑоÑонÑ, где лаÑл ЧембÑлак.
ÐедÑÑка вÑÑÑÑелил из ÑÑжÑÑ, и ЧембÑлак болÑÑе не лаÑл, а Ñ Ð²ÑÑ Ð¶Ð´Ð°Ð» и ждал. Ðне ÑÑало ÑÑÑаÑно. ÐожеÑ, ÑÑо медведÑ?
Я Ñ Ð¾Ñел бежаÑÑ Ðº ним. Ðо в ÑÑо вÑÐµÐ¼Ñ ÑÑава закаÑалаÑÑ, и оÑÑÑда вÑбежал ЧембÑлак.
Ðа ЧембÑлаком вÑÑел дедÑÑка. Ðн нÑÑ Ð² ÑÑÐºÐ°Ñ Ð±Ð¾Ð»ÑÑÑÑ ÑÑÑнÑÑ Ð¿ÑиÑÑ, голова Ñ Ð½ÐµÑ ÑвеÑивалаÑÑ Ð´Ð¾ земли.
— ÐоÑ,-Ñказал дедÑÑка, — какого глÑÑ Ð°ÑÑ Ñбил!
РЧембÑлак Ñидел ко мне Ñпиной и жмÑÑилÑÑ Ð½Ð° ÑолнÑе: он ÑовÑем зазналÑÑ.
Â
ЧÐÐÐУÐÐРРРЫСЬ
ÐедÑÑка положил глÑÑ Ð°ÑÑ Ð½Ð° ÑÑÑ Ð¸Ðµ иголки под ÑоÑной, позвал ЧембÑлака и поÑÑл в леÑ, а мне велел ÑидеÑÑ ÑÑдом, ÑÑÐ¾Ð±Ñ Ð³Ð»ÑÑ Ð°ÑÑ Ð»Ð¸Ñа не ÑÑаÑила. Я лÑг под ÑоÑной и поÑÑогал глÑÑ Ð°ÑÑ.
ÐлÑÑ Ð°ÑÑ Ð±Ð¾ÑодаÑÑй — под клÑвом Ñ Ð½ÐµÐ³Ð¾ ÑаÑÑÑÑ Ð¿ÐµÑÑÑ. РбÑови Ñ Ð½ÐµÐ³Ð¾ кÑаÑнÑе-кÑаÑнÑе, как ÑÐ°Ð·Ð´Ð°Ð²Ð»ÐµÐ½Ð½Ð°Ñ ÐºÐ»Ñква.
ÐлÑÑ Ð°ÑÑ Ð¼Ð½Ðµ надоел, и Ñ ÑÑал ÑмоÑÑеÑÑ Ð½Ð° ÑоÑнÑ.
СоÑна вÑÑокаÑ. Ðна ÑÐ¸Ñ Ð¾Ð½Ñко поÑкÑипÑÐ²Ð°ÐµÑ Ð¾Ñ Ð²ÐµÑÑа. Я ÑмоÑÑÑ Ð½Ð° ÑоÑнÑ, и мне кажеÑÑÑ, ÑÑо Ñ Ð¿Ð»ÑÐ²Ñ Ð¸ Ð·ÐµÐ¼Ð»Ñ Ð¿Ð»ÑвÑÑ, а облака ÑÑоÑÑ Ð½Ð° меÑÑе. Ðолова Ñ Ð¼ÐµÐ½Ñ Ð·Ð°ÐºÑÑжилаÑÑ, и Ñ Ð·Ð°ÐºÑÑл глаза. ÐдÑÑг кÑо-Ñо запÑÑ Ñел и ÑÑал лизаÑÑ Ð¼Ð½Ðµ ÑÑки.
Я гÑомко закÑиÑал и вÑкоÑил на ноги: Ñ Ð´Ñмал, ÑÑо ÑÑо дикий звеÑÑ.
Ð ÑÑо бÑл ЧембÑлак. Ðн ÑÑÑÑÑ Ð±Ð¾ÐºÐ¾Ð¼ о мои коленки и вилÑл Ñ Ð²Ð¾ÑÑом. Я не ÑмоÑÑел на него. Я вÑÑ Ð´Ñмал: поÑÐµÐ¼Ñ Ð¾Ð½ подлизÑваеÑÑÑ?
ÐÑиÑÑл дедÑÑка и вÑнÑл из каÑмана гÑиб.
Ðа ÑлÑпке бÑли глÑбокие ÑÐ»ÐµÐ´Ñ Ð¾Ñ Ð¾ÑÑÑÑÑ ÐºÐ¾Ð³Ñей. ÐÑо ÑÑÑÑ Ð¿ÑÑгнÑла Ñ Ð²ÐµÑки на Ð·ÐµÐ¼Ð»Ñ Ð¸ задела лапой за гÑиб.
â ÐедÑÑка, ÑÑ Ñбил ÑÑÑÑ?
â ÐеÑ, — Ñказал дедÑÑка.- Ð ÑÑÑ Ñбежала.
Ð Ñогда Ñ Ð¿Ð¾Ð½Ñл, поÑÐµÐ¼Ñ Ð§ÐµÐ¼Ð±Ñлак подлизÑваеÑÑÑ. ÐÐµÐ´Ñ ÑÑÑÑ Ñбежала, а ЧембÑлак ÐµÑ Ð½Ðµ догнал. ÐавеÑное, он иÑпÑгалÑÑ ÑÑÑи.
Â
ÐÐÐ¥ÐÐЫРÐЫÐÐ
ÐÑÑÑ Ñ Ð´ÐµÐ´ÑÑки Ð¼ÐµÑ Ð¾Ð²Ñе лÑжи; ÑвеÑÑ Ñ Ð¾Ð½Ð¸ деÑевÑннÑе, а ÑÐ½Ð¸Ð·Ñ Ð¿ÑибиÑÑ ÐºÑÑоÑки ÑкÑÑÑ Ð»Ð¾ÑÑнка. Ðа ÑÐ°ÐºÐ¸Ñ Ð»ÑÐ¶Ð°Ñ Ñ Ð¾ÑоÑо Ñ Ð¾Ð´Ð¸ÑÑ Ð¿Ð¾ глÑÐ±Ð¾ÐºÐ¾Ð¼Ñ ÑнегÑ. ШеÑÑÑинки впеÑÑд ÑколÑзÑÑ, а назад не пÑÑкаÑÑ, ÑопоÑÑаÑÑÑ.
ÐедÑÑка поÑле Ð¾Ñ Ð¾ÑÑ Ð¾ÑÑавлÑÐµÑ Ð»Ñжи в ÑенÑÑ , ÑÑÐ¾Ð±Ñ Ð¾Ð½Ð¸ оÑÑаÑли.
ÐзÑл Ñ Ñаз поÑÐ¸Ñ Ð¾Ð½ÑÐºÑ Ð´ÐµÐ´ÑÑÐºÐ¸Ð½Ñ Ð»Ñжи, пÑивÑзал к валенкам и поÑÑл в леÑ.
Там Ñ Ð´ÐµÐ´ÑÑки на полÑне ÑелÑй ÑÑог Ñена.
ÐÑÑел Ñ Ð½Ð° полÑнÑ, а за ÑÑогом ÑÑÐ¾Ð¸Ñ Ð»Ð¾ÑÑ Ð¸ еÑÑ Ð´ÐµÐ´ÑÑкино Ñено. Ðн как лоÑадÑ, ÑолÑко ноги длиннÑе и на голове две коÑÑги.
ÐоÑÑ Ð¿Ð¾Ð´Ð½Ñл Ð³Ð¾Ð»Ð¾Ð²Ñ Ð¸ поÑмоÑÑел на менÑ.
Ð ÑÑÑ Ñ Ð¿Ð¾Ð´Ñмал: «ÐÐµÐ´Ñ Ð»Ñжи-Ñо из лоÑÑнка!»
Я ÑилÑно иÑпÑгалÑÑ Ð¸ попÑобовал ÑкоÑее повеÑнÑÑÑ, да никак не мог: лÑжи оÑÐµÐ½Ñ Ð±Ð¾Ð»ÑÑие.
ХоÑел попÑÑиÑÑÑÑ Ð½Ð°Ð·Ð°Ð´ — ÑеÑÑÑинки ÑопоÑÑаÑÑÑ Ð¸ не пÑÑкаÑÑ.
ÐоÑÑ ÑÑÑкнÑл и ÑÑал ко мне Ð¿Ð¾Ð´Ñ Ð¾Ð´Ð¸ÑÑ. ÐожеÑ, он пÑоÑÑо лÑбопÑÑнÑй? РвдÑÑг лоÑÑ Ð¼ÐµÐ½Ñ Ð·Ð°Ð±Ð¾Ð´Ð°ÑÑ Ñ Ð¾ÑÐµÑ Ð·Ð° лоÑÑнка, из коÑоÑого лÑжи ÑделанÑ?
Я вÑÑкоÑил из валенок и побежал боÑиком к избÑÑке:
— ЧембÑлак! ЧембÑлак!
ЧембÑлак оÑкÑÑл двеÑÑ Ð² ÑенÑÑ Ð¸ ÑовÑем не иÑпÑгалÑÑ Ð»Ð¾ÑÑ, а бÑоÑилÑÑ ÐµÐ¼Ñ Ð¿ÑÑмо под ноги.
ÐоÑÑ Ð¾ÑÑановилÑÑ, нагнÑл Ð³Ð¾Ð»Ð¾Ð²Ñ Ð¸ ÑÑал кÑÑÑиÑÑÑÑ Ð½Ð° одном меÑÑе, а ЧембÑлак гÑомко залаÑл. Я боÑлÑÑ, ÑÑо дедÑÑка пÑоÑнÑÑÑÑ Ð¸ ÑпÑоÑиÑ, где лÑжи.
ЧембÑлак пÑогнал лоÑÑ, а поÑом пÑиÑаÑил валенки вмеÑÑе Ñ Ð»Ñжами.
Ðн Ð¸Ñ Ð¿ÑÑмо волоÑил по ÑÐ½ÐµÐ³Ñ Ð² зÑÐ±Ð°Ñ .
Ðаленки Ñ Ð¾ÑвÑзал, а лÑжи поÑÑавил в Ñени на ÑÑаÑое меÑÑо. Ðа полÑне оÑÑалиÑÑ ÑледÑ: две полоÑки Ð¾Ñ Ð»Ñж и Ð¼ÐµÐ¶Ð´Ñ Ð¿Ð¾Ð»Ð¾Ñками ÑÑÑнÑе Ñмки Ð¾Ñ Ð¼Ð¾Ð¸Ñ Ð½Ð¾Ð³.
ÐеÑеÑом поднÑлаÑÑ Ð¼ÐµÑелÑ, замела вÑе ÑледÑ, и дедÑÑка ниÑего не Ñзнал.
ÐÐ¾Ñ Ð¾Ð¶Ð¸Ðµ по ÑодеÑÐ¶Ð°Ð½Ð¸Ñ Ð¿ÑÐ¾Ð¸Ð·Ð²ÐµÐ´ÐµÐ½Ð¸Ñ Ñаздела:
ЦвеÑок Хлеба Ю. Я. Яковлев
СколÑко маленÑкий ÐÐ¾Ð»Ñ Ð¿Ð¾Ð¼Ð½Ð¸Ð» ÑÐµÐ±Ñ Ð² войнÑ, он вÑегда бÑл голоднÑм. …
УÑÑо Ð. Ð. ÐоÑÑкий
Самое лÑÑÑее в миÑе — ÑмоÑÑеÑÑ, как ÑождаеÑÑÑ Ð´ÐµÐ½Ñ! Рнебе вÑпÑÑ
нÑл пеÑвÑй …
У ÐÐС Ð ÐÐСÐÐРÐ. ÐаÑÑилÑ.
ÐÑо ÐаÑковÑкий Ñак напиÑал: «ÐаÑинаеÑÑÑ Ð·ÐµÐ¼Ð»Ñ, как извеÑÑно, Ð¾Ñ ÐÑ …
ТУÐ-ТУÐ-ТУРÐ. Ð. ÐоÑов
ÐÑ Ð²ÑÑоÑм — Ñ, ÐиÑка и ÐоÑÑÑ — пÑиеÑ
али в пионеÑлагеÑÑ Ð½Ð° Ð´ÐµÐ½Ñ ÑанÑÑе …