Сочинение про поселок в котором я живу

По мнению одних, Игорь Стрелков — патриот, командир и герой. Других — наёмник, террорист и убийца. За его плечами Историко-архивный институт, служба в ФСБ, подработка в газете «Завтра», несколько реконструкторских клубов и пять войн. Москва игнорирует его существование. Киев — жаждет расправы за «убийства, нанесение ущерба территориальной целостности и суверенитету Украины, создание террористической группы, организацию массовых беспорядков и совершение терактов». Если Стрелков покинет Россию, то его сразу задержат и передадут в Гаагу. Международная следственная группа (JIT) считает его одним из причастных к крушению Boeing MH17, в котором погибли 298 человек. 22 декабря 2021 года прокуратура Нидерландов запросила для Стрелкова пожизненный срок.

---

При встрече Стрелков-Гиркин кажется просто уставшим от жизни человеком. Он спокойно рассказывает о своём международном розыске и расстрелах подчинённых.

Корреспондент moloko plus Алексей Жабин попытался узнать у Стрелкова лично, кто он такой и зачем он начал (если начал) войну в Донбассе? Этот текст выйдет в седьмом номере альманаха moloko plus «Территории 2». NEWS.ru публикует интервью целиком.

— Как правильно: Игорь Всеволодович Гиркин или Игорь Иванович Стрелков?

— По паспорту Игорь Всеволодович Гиркин, откликаюсь я и на то, и на то.

— Ваши политические взгляды сформировались ещё в университете?

— В целом да. Если говорить об общей идеологии, то и раньше, потому что в семье было серьёзное патриотическое воспитание. Любовь к родине и готовность её защищать — это проходило стержнем в семье.

— Что вами двигало, когда вы решили поехать в Приднестровье?

— Ну, нужно понимать ситуацию, которая тогда была. Это 1992 год, распадалась страна. Как историку мне было понятно, что первоначальный распад будет продолжаться и углубляться. Я его не принимал, полагал, что Советский Союз нуждается в серьёзном реформировании, но не в разрушении. На фоне этого я понимал, что будет нанесён ущерб русскому народу и вообще России и что его нужно останавливать всеми силами. Я был тогда три года как членом военно-исторического клуба «Московский драгунский полк», определённый милитаризм всегда присутствовал в характере. С годами он притупился и смягчился, а тогда был очень острый. Тем более что в армии я тогда не служил.

Помню эпизод: первый парад московских военно-исторических клубов около памятника героям Плевны, несколько десятков человек всего, в самой разной форме. Мы конкретно были в подобии формы 1914 года, ну и в ходе этого парада какой-то дядька, видимо, принял нас за казаков и из толпы крикнул: «Ряженые! Почему вы до сих пор не в Приднестровье?» Это стало толчком к тому, чтобы мы с Андреем, моим товарищем, решили поехать в Приднестровье. 

Я собирался защитить диплом, а потом поехать. До защиты было два с половиной месяца, мы их потратили на подготовку к поездке. Андрей не был студентом, и пока он ждал моей защиты, мы занялись восстановлением копаных винтовок. К середине июня у нас были готовы две трёхлинейные винтовки, цинк пулемётных патронов 7,62, только теоретически подходящих. У него винтовка при выстреле раздувала гильзу, после каждого выстрела приходилось выбивать её шомполом. У меня была другая проблема — я не нашёл пружины подачи магазина, приходилось заряжать по одному патрону.

14 июня я защитил диплом, 15-го мы сели в поезд, 16-го мы уже были в Тирасполе. Всю дорогу проехали без вопросов, хотя тащили с собой два цинка по 600 патронов, две винтовки, форму, снаряжение. На вокзале обратились к казачьему патрулю и в тот же день были зачислены в местное казачество. А ещё через сутки поехали на позиции.

Игорь СтрелковСергей Булкин/NEWS.ru

— А вы думали о том, что если бы не ваш товарищ, то ваша судьба сложилась бы по-другому?

— Вполне возможно. В одиночку решаться на такие вещи было не очень легко. Без товарища, без друга там было бы плохо. Может, я бы и не поехал. Когда жизнь почти прожита, на такие нюансы уже не обращаешь внимания. Не думаешь, что было бы, если бы. В перестрелке в Бендерах 3 июля Андрей был убит пулей в грудь. 

— Не жалеете ли вы о том, что всё вот так получилось?

— Нет, конечно, не жалею. Мне есть о чём сожалеть в жизни, и есть достаточно серьёзные вещи, которых я бы не хотел делать. Но это всё, как говорится, для бедных — рассуждения. Я полагаю, что даже если бы я стал историком-архивистом, то ничего из меня путного в этом плане не вышло бы. Я мог бы стать историком-исследователем, я бы даже писал, но я бы всё равно куда-нибудь сорвался бы, наверное. Потому что характер такой.

— Получается, что после Приднестровья вы почти сразу поехали в Боснию.

— Я уехал из Приднестровья 31 июля, в августе на недельку я туда приезжал, в начале сентября вернулся, получил диплом, а 30 октября приехал в Боснию. Там тоже всё получилось случайно. Шесть человек из нашего отделения решили поехать воевать за сербов. Я, в общем-то, никуда ехать не собирался. Потому что не совсем понимал, что там делать нам в этой гражданской войне. Естественно, я был за сербов. В общем, никто из отделения никуда не поехал. А я целый месяц ходил на встречи. Когда мне сказали, что всё готово, я взял и поехал. Получается, что ответил за товарищей. 

Сейчас я бы так не сделал, сейчас я другой человек. В молодости я был гораздо более щепетильным в плане того, как выглядит моё поведение со стороны. Сейчас я могу послать. А тогда как-то не так было. Ещё и остатки врождённой инфантильности… или интеллигентности, или и того и другого оставались. 

— После Боснии вы отслужили в армии…

— Я понял, что если я хочу что-то дальше делать, надо закрыть эту страницу. Особого желания служить у меня не было, я понимал, что армия из себя представляла. На практике всё оказалось даже хуже, чем я думал. Сходил, годик отслужил. По крайней мере, в той части нашей армии, которую я видел, ничего хорошего не было.

— Когда и почему вы согласились идти работать в ФСБ?

— Это уже было после первой чеченской войны. Насмотревшись кадров новогоднего штурма Грозного, пришёл в военкомат. Я в тот момент работал охранником и думал, куда идти дальше. Увидев, что творится, я решил пойти и отдать долг родине уже в реальной армии на реальной войне. На полгода подписал контракт, пытались отправить на курсы младших лейтенантов, но я решил, что младший лейтенант — неинтересно, и поехал в Чечню. Попал в артиллеристы.

— А как в ФСБ попали в 1998-м?

— Через полгода, во время очередного перемирия, вернулся из Чечни. Делать там было откровенно нечего. Было скучно. Хотя я был неплохим замкомом и командиром орудия, предлагали остаться. Уволился, приехал в Москву думать, что делать дальше. Идти в архив на хлеб и воду не хотелось, честно говоря. Тем более имея за спиной три военные кампании.

Один из моих сокурсников, который уже служил в ФСБ, предложил мне идти туда. Я спросил, как ФСБ меня с моими художествами возьмёт. Я патриот, причём не отрекаюсь, я против этого Ельцина, терпеть его не могу. За Боснию можно и под наёмники подвести. Хотя мы там получали копейки. Он сказал: «Ты, главное, об этом не кричи в коридорах, кто знает, тот знает». Потом выяснилось, что моя биография понравилась моему будущему начальнику. Вот я попал в «Контору», видимо, виды были на меня. И его, и других офицеров, которым я симпатизировал, очень быстро потом отправили в отставку, выкинули как неугодных. Я не застал этого, это было уже во время второй чеченской. Я не вылезал из Чечни почти до конца 2005 года (после 2005 года Стрелков служил в Москве. — Ред.).

— Почему вы в итоге уволились из «Конторы» в 2013-м?

— Я не хотел увольняться, меня «ушли», есть такое выражение.

— Попросили?

— Нет. Меня именно «ушли», хех. Официально я уволен по реорганизации, а неофициально — у меня был жёсткий конфликт с начальником отдела, у которого я был заместителем. Да и к тому времени я был сильно белой вороной, поскольку взглядов своих продолжал не скрывать. Соответственно, «ушли» — за нелюбовь к «начальнику» и общую нелояльность. Режиму. 

Михаил Воскресенский/РИА Новости

— Когда весной 2014-го вы поехали в Крым?

— Я был там ещё зимой, ещё в конце января, когда сопровождал эти «Дары волхвов» (православные святыни. — NEWS.ru), обеспечивал безопасность. Последним пунктом путешествия [с «Дарами волхвов»] был Крым. В Крым я приехал из Киева с полным пониманием того, чем всё это (Майдан. — Ред.) закончится.

В Крыму я фактически без какой-либо санкции вёл переговоры с офицерами штаба Украинского флота. Кстати, обоих на службе не оставили, когда они перешли на сторону России.

— Почему?

— Потому что не нужны такие активные. Нужны те, которые «чё изволите?». 

Тогда же я познакомился с [лидером украинской пророссийской партии «Русское единство» Сергеем] Аксёновым, увидел, что на него можно положиться. Познакомил его с [миллиардером Константином] Малофеевым. А потом, когда уже начались события, скажем так, сыграл свою роль. 

Я прилетел вечером перед занятием Верховного совета (27 февраля 2014 года здание Верховного совета Крыма было занято российскими военными без знаков различия. Сотрудников МВД Украины, охранявших здание, выгнали, над зданием подняли российский флаг. — Ред.). Я в этом, вопреки мнению многих, не участвовал. Потому что это производили военные спецы, а я на тот момент не был военным и никаких полномочий, кроме как от Малофеева, не имел. Поэтому работал конкретно с Аксёновым в различных организационных мероприятиях.

— Участие в присоединении Крыма — ваша личная инициатива или Малофеев попросил?

— В данном случае совпало. Мне было это очень интересно, я хотел в этом участвовать. Было бы странно, если бы Малофеев выбрал кого-то другого. У него не было других полковников ФСБ с таким боевым опытом, как у меня. 

Это было логично.

— Вы помните, что вы делали 7 апреля 2014-го?

— Не-а. В это время мы готовились к вхождению в Славянск, правда, тогда слова Славянск никто не знал, в Донецк. Где я в этот момент находился, я, честно, не помню, потому что всё время метался между Симферополем, Ростовом, Таганрогом и по Крыму рассекал. Дневник я не вёл. Даже во время второй чеченской я вёл дневник, зашифрованный, естественно, тогда уже нет. Переходя границу, я даже паспорт оставил, какие уж там дневники. Что вы имели в виду?

— День объявления независимости ДНР.

— Возможно, в этот день я направил туда [Игоря] Безлера. Подчёркиваю, возможно. Я тысячи три долларов аксёновских дал ему, чтобы меня информировал. Нужно было понимать, куда ты идёшь. Я понимал, что если не поддержать извне, то, скорее всего, ничего не получится.

— Это была ваша личная инициатива?

— Да.

— Не Малофеева, не Аксёнова?

— Малофеев вообще был против Донбасса. Уже потом он согласился с этим. И не я его уговаривал. Он пообещал мне огромную премию за успешные действия в Крыму, и, мол, возвращайся в Москву, для тебя будет другая работа. Уже потом узнал, что это была за работа. Человек, которого он выбрал на эту работу, провалил её в хламину.

— Какая была работа?

— Секрет. Тоже было бы интересно, но не так, как Донбасс. Я на Донбасс не за интересом шёл. Факт в том, что я полагал, что на Крыме останавливаться ни в коем случае нельзя. И пока в Киеве находится эта антирусская власть, Крым будет под вопросом. Тогда у меня была уверенность, что в Москве понимают, что они сделали, и что пути назад нет. Нужно идти только вперёд.

Аксёнов поддержал. Он неглупый мужик, он понимал, что если Крым не будет иметь с севера Россию, то хорошего будет мало. Что, собственно, и произошло. Он возглавлял «Русское единство», филиалы которого были не только в Крыму, но и во всей Новороссии. Он меня свёл со своими людьми из Харькова, Одессы и так далее. Фактически переключил их на меня. Людей было немного, возможностей — тоже, но на безрыбье и рак рыба. Практически все эти люди были не из Донецка. 

Меня просили идти на Одессу. Как на неё идти? Морем? Десант с моря, конечно, как Деникин высаживал в 1919-м, было бы круто. Проблема в том, что Деникин воинскую часть высаживал, а идти не имея тыла — это авантюра, не имеющая шансов на успех. Нужна была хотя бы теоретическая возможность получить помощь с Большой земли. Поэтому решили идти на Донецк.

Я написал Аксёнову текст, он зачитал этот призыв присоединяться [в ролике «Обращение Сергея Аксёнова к народу Украины»]. Малофеев помогал, но на тот момент уже слабо. Фактически всё финансирование похода на Донбасс взял на себя Аксёнов.

Михаил Воскресенский/РИА Новости

— Эти 54 человека, с которыми вы пересекли границу Украины ночью 11 апреля, — люди Аксёнова (12 апреля 2014 года Игорь Стрелков со своими батальоном захватил административные здания в городе Славянске. — Ред.)?

— Люди в основном из батальона, который я сформировал в Крыму, если это можно назвать батальоном. Но это единственный батальон из ополчения, у которого было оружие. Мне удалось через свои бывшие связи получить доступ к украинскому военному складу. Мы достали 150 автоматов и четыре пулемёта РПД. 

И когда стало известно, что мы получим возможность пройти, то я добирал людей. Среди них был и Моторола [Арсен Павлов]. Я провёл с каждым из них собеседование, некоторые отсеялись, восемь человек осталось. Потому что я всех предупредил, что мы идём в партизанский отряд. Если у нас ничего не получится, то Родина скажет, что нас и не было. Две трети группы были гражданами Украины.

— Это же самоубийство — с полусотней людей идти захватывать город.

— Почему? Я всё чётко спланировал. Если бы там не было местного действующего восстания, то, конечно, это было бы самоубийством. А поскольку оно было, то и расчёт строился на том, чтобы в эту рыхлую массу ввести ядро, вокруг которого будет происходить кристаллизация. Так и произошло. Может, не в тех масштабах, на которые я рассчитывал, но вокруг этих 50 человек выросло всё ополчение.

— Если бы вы не перешли границу, то войны в Донбассе не было бы?

— Она была бы, но очень быстро бы закончилась. Вошли бы украинские войска, и было бы пару таких событий, как в Одессе (во время пророссийских протестов в Одессе погибли 48 человек, несколько десятков были ранены. — Ред.). Кого-то бы сожгли, кого-то бы расстреляли, сотня-другая человек пропали бы без вести, нацики вместе с СБУ устроили бы. И всё. Донбасс был бы потерян, и война была бы на границах с Крымом.

— Получается, что если бы не было вас, то полномасштабных военных действий бы не случилось?

— Не случилось бы. Но они бы случились позже — и неизбежно. Намного более крупномасштабные. Потому что рано или поздно между РФ и Украиной будет война. Это неизбежно с марта 2014-го. И я понимал это тогда. Вариантов нет: или в Киеве не будет этой власти, или Москва капитулирует, придётся отдавать Крым, платить и каяться.

— Вы поехали туда воевать с украинской властью?

— В первые дни можно было наколошматить большое количество и украинских военных, и спецслужб, но мы никого не трогали, даже никого не задерживали. Кроме тех, кто нам явно и открыто сопротивлялся. Мы нейтрализовали тех, кто сопротивлялся вооружённо: нацистов, националистов украинских. Больше никого, в общем-то, не трогали. 

Я ехал проводить спецоперацию как я умею. Воевать я не собирался. Собирался проводить силовые акции, создать ополчение, обеспечить референдум, после которого должны были быть введены российские миротворцы. Должен был повториться крымский сценарий, без боевых действий. 

Но в Москве решили по-другому. Причём после того, как я зашёл [на территорию Украины]. Боевые действия начались, как только Украина поняла, что российских миротворцев не будет. Если бы всё произошло так, как я планировал, то войны бы не было. 

— Получается, что российских войск на востоке Украины не было?

— Пока я командовал ополчением — нет. Никаких. Были отдельные добровольцы. Ко мне приехал офицер. Он учился в артиллерийской академии и уехал в отпуск в Славянск. Я назначил его командующим артиллерией, но через месяц он вернулся. Насколько я знаю, он получил жёсткое взыскание.

igoristrelkov/vk.com

— Про отпускников из российской армии даже мемом стало…

— Я говорю только о том, что лично наблюдал. Пока я был командующим ополчения и числился министром обороны, никаких воинских частей и подразделений на территории ДНР не было. В ЛНР, насколько я знаю, тоже. Даже официальных советников не было.

— То есть вы в Москве оставили семью с детьми и поехали проводить спецоперацию?

— Нет. Я был давно разведён на тот момент. И семейные вопросы я вообще не затрагиваю и не люблю. Сам не лезу и не люблю, когда другие лезут.

— Как было с дисциплиной в ополчении?

— У меня очень жёстко. Естественно, чем больше росло ополчение, тем больше падала дисциплина. Если в Славянске была очень жёсткая дисциплина, то когда фронт растянулся на несколько десятков километров, контролировать все подразделения лично я не мог. Задачу, которую я поставил изначально: чтобы солдаты меня не только уважали, но и боялись, а это необходимо, — я выполнил. 

Особенно боялись командиры. И правильно делали.

— Потому что вы использовали методы…

— Я использовал все методы, которые необходимо использовать военачальнику на войне. Тем более на войне гражданской.

— Включая расстрелы?

— Конечно.

— Сколько приказов о расстрелах вы отдали?

— Официально — четыре. 

— Сами в них участвовали?

— Нет (в интервью украинскому журналисту Дмитрию Гордону Стрелков признался, что лично расстрелял человека. — Ред.). Мне это уже было не нужно. Извините, командующий не обязан всех расстреливать.

— Хорошо. Если бы не произошло полномасштабного конфликта и Россия не поддержала бы русских в Донбассе, что украинская власть сделала бы с русскоязычным населением?

— То же, что и делает сейчас, только быстрее.

— Как это можно назвать?

— Культурный геноцид. Фактически на Украине запрещён русский язык.

— Так, а культурный геноцид не равен настоящему геноциду?

— Там, где начинается культурный геноцид, рано или поздно будет и обычный. Для народа культурный геноцид иногда даже страшнее настоящего, поскольку он приводит к превращению его в прямую противоположность себе. Из Украины лепят Антироссию. Русские люди воюют за то, чтобы их дети не говорили на русском языке и не считали себя русскими. Это даже не шизофрения, это хуже.

— Вы в этом видели смысл проведения спецоперации? Чтобы не допустить геноцида русского народа?

— Да. Власти приходят и уходят, Путины приходят и уходят, а Россия остаётся. И народ остаётся.

— Что произошло 17 июля 2014 года?

— 17 июля… Насколько я помню, сбили Boeing.

— Ополчение сбивало Boeing​?

— Ополчение Boeing не сбивало, и больше никаких комментариев.

— Доказательства, которые представляют против вас, — ложь?

— Больше никаких комментариев. Запомните, я никогда не лгу. Тем более в таких вопросах. Но говорить некоторые вещи я не буду.

— Есть три стороны: Россия, Украина, ополчение. Кому верить?

— Мне. Я сказал вам абсолютную правду. Ополчение Boeing не сбивало. Всё.

— Почему всё на вас хотят повесить?

— Больше никаких комментариев. Это уже даже нехорошо.

Валерий Шарифулин/ТАСС

— Что думаете по поводу запрошенного вам срока? (22 декабря 2021 года прокуратура Нидерландов запросила сроки для причастных обвиняемых в причастности к крушению Boeing MH17. Игорь Стрелков — среди этих людей. — Ред.).

— Если враги ненавидят и требуют такого [срока], значит я правильно всё делаю. 

— Так. Почему вы уехали из Донбасса?

— Тоже фактически «ушли».

— Кто вас «ушёл»?

— Я был там не нужен никому. Я всем мешал. На тот момент я этого не понимал до конца. Много чего не понимал. Своей разведслужбы у меня не было, меня никто не информировал. А с определённого момента и специально дезинформировали, в том числе [Александр] Бородай (российский военный корреспондент, в 2014 — председатель Совета министров ДНР, избранный депутат Государственной думы VIII созыва. — Ред.). 

Вопрос стоял в начале августа фактически о том, будет ли существовать ДНР, ЛНР и тогда ещё Новороссия. Ещё были иллюзии, что она будет. 

— Вопрос стоял в Донецке или в Кремле?

— Я в Кремле бывал только на экскурсии. Вопрос стоял на фронте. Ополчение не могло прикрыть весь периметр фронта там, где прикрывало, не могло противостоять ударным группировкам противника, поскольку они превосходили в несколько раз по численности и технике. Без российской помощи удержать Донбасс было невозможно. Мне несколько человек поставили условие: «Или ты уходишь, или помощи не будет». 

Это подкреплялось тем, что нам нечем было стрелять. Меня подвели к тому выводу, который я сделал. Сейчас я думаю, что меня дезинформировали, но вряд ли бы я с вами разговаривал, если бы я сделал другой выбор.

— Можете сказать, кто вас попросил «уйти»?

— Нет.

— Что вы хотели сделать в Донбассе, в Новороссии?

— Я хотел сделать максимум возможного, чтобы Новороссия вообще состоялась либо как часть РФ, либо как автономное, самодостаточное образование, государство русских людей. Где русские помнили бы о том, что они русские, и могли бы управлять своим государством. И тем самым я хотел предотвратить ту войну, которая неизбежна. Потому что без Харькова, Днепропетровска, Одессы, Херсона, Николаева Украина воевать не смогла бы. У неё бы не было двух третей промышленности, выходов к морю, всей военной промышленности. Не было бы более половины солдат. Потому что больше половины тех, кто воюет в АТО, — уроженцы Новороссии, говорящие по-русски.

— Потому что призвали?

— Потому что за это платят. А заработать на Украине не особо-то и можно.

— Как вы переживаете, что с востоком Украины ничего не получилось?

— Я историк, я понимаю, знаю, что правда побеждает намного реже, чем неправда. Пытаться всё равно нужно. Будет возможность ещё, я попытаюсь снова. Если бы я хотел где-то просто повоевать, я бы воевал. Меня приглашали в ЧВК, я не пошёл, мне неинтересно. Нет интереса убивать людей и рисковать ради денег или славы. 

— Как вы думаете, если бы войны на востоке Украины не было, то меньше бы русских воевало, например, в Сирии, в ЦАР, в Ливии?

— Если бы этого конфликта не случилось бы, то никто бы там не воевал. Выбрав заморозку [донбасского] конфликта, Кремль действовал логично. Сирия (осенью 2015 года российские власти начали военную операцию в Сирии. — Ред.) для внутреннего потребления — отвлечение внимания, для внешнего — вымаливание прощения за Крым и Донбасс.

— Не простили же.

— И это было заранее известно. Я писал об этом. Ничего у вас не получится, не дождётесь. Залезете в очередную войну, в болото, в кровавое говно и будете там сидеть. И всё равно ничего не добьётесь.

— Пропаганда с обеих сторон — и украинской, и российской — сделала из вас миф. С одной стороны — главный враг…

— Я смертельный враг Украины, можете не сомневаться. Я враг государства Украина до гробовой доски. Я подчёркиваю, что я не враг украинцев, потому что считаю их частью русского народа. Но я считаю, что существование Украины гарантирует гражданскую войну между русскими. Украина как государство в 2014 году должна была желательно исчезнуть либо развалиться. Это то, чего я хотел на самом деле. И это ради чего я воевал.

— Вопрос в том, что…

— Я поехал воевать за то, чтобы русские имели право считать себя русскими на своей земле. И за защиту русских. Так же, как я ехал воевать за защиту русских в Чечню. Так же, как и в Приднестровье. Немножко пафосно, тем не менее это так.

— Вопрос заключался в том, что, с одной стороны, из вас сделали главного врага, а с другой — до определённого момента, пока вы были нужны, — героя. Почему так получилось, что…

— Главный враг остался, а героя нет?

— Да.

— Это нормально. А что вы хотели?

— Родина просто забыла?

— Нет. Родина — это понятие не про наших кремлёвских небожителей.

— А небожителям вы неудобны?

— Я не просто неудобен, я чрезвычайно опасен. Потому что я: а — не продаюсь, б — не покупаюсь, хех. Я человек принципиальный, и у меня действительно есть свой собственный кодекс чести. Как военный я их совершенно не устраивал, а принятые ими решения совершенно не устраивали меня. Поэтому те печеньки, которые они мне собирались дать, я просто не принял, потому что в обмен они хотели, чтобы я изменил своим взглядам и убеждениям. Я отрицаю всё то, что они сотворили с Донбассом после 14-го года, они отрицают моё существование как таковое.

— Вы про печеньки сказали, вам предлагали идти в политику?

— Мне предлагали идти в чиновники к Аксёнову. Четвёртым замом. С соответствующими бонусами. Квартиры, дачи, машины. Одним из условий [работы у Аксёнова] было забыть про Донбасс и вообще не отсвечивать. Я отказался, потому что это было после Минских соглашений. Потом в 15-м году Зюганов предлагал мне избираться в Госдуму. Я это воспринял примерно так же. Я прекрасно понимаю цену Зюганову и его КПРФ. И приняв эту печеньку, я вынужден был бы плясать под ту дудку.

Я Думу называю «государственным недоразумением». Это не парламент. Это сборище специально отобранных жуликов, воров и п*********, которые назначены утверждать написанные для них законы. В этом государственном недоразумении я не хочу и не хотел никогда быть.

— Вот Бородай теперь — депутат.

— То, что Александр Юрьевич Бородай попал в эту Думу, — это прекрасно. Он наконец нашёл себе подобных. Он завершил свой путь от героя, который защищал Белый дом, который тоже был в Приднестровье, который был корреспондентом газеты «Завтра» (российская еженедельная газета, в 1993 году поддержавшая сторонников Верховного совета. Главный редактор — А. Проханов. — Ред.), среди тех, кого в юности считал врагами отечества. 

Сергей Булкин/NEWS.ru

— Как семь лет спустя после того, как вы осели в России, проходит ваш день?

— Утром встал, отвёл ребёнка в детский сад, поехал на работу.

— Где вы работаете?

— Есть джентльменское соглашение с хозяевами, что я не распространяюсь, где я работаю, а им не звонят и не говорят, чтобы меня выгнали.

— Новые хобби появились?

— Нет. Пишу только на странице «ВКонтакте» ежедневно. Посты всякие, иногда фельетоны. Читали недавний про «Титаник»?

— Не-а.

— Зайдите, прочитайте. Там типа пьесы в одном действии.

Отказался от хобби. Я совсем отказался от реконструкции. Играть в войну, когда твои товарищи всё ещё сидят в окопах под обстрелом и продолжают нести потери — в месяц в среднем человек по 20, — для меня неприемлемо. Я не могу своими пулемётами заниматься, которые я коллекционировал. Маленькая коллекция пулемётов Первой мировой войны была. Интересные были экземпляры. Я всё отдал в музей, потому что нет возможности заниматься. Ксивы нет, лицензии и денег тоже, хех.

— Какие планы на дальнейшую жизнь?

— Как говорит мой друг: «Нам с тобой на кладбище давно прогулы ставят». Поэтому живем взаймы, пока живётся.

— Рановато вы.

— Если бы вас разыскивала вся международная общественность. Если бы вы не могли выехать за границу, даже в Белоруссию. Если бы вы были должны 480 миллионов долларов по суду (суд в США признал Стрелкова виновным в крушении Boeing MH17 и постановил, что Стрелков должен выплатить компенсации родственникам погибших. — Ред.), то я думаю, что вы менее оптимистично смотрели бы на постройку планов на будущее. Если у меня будет возможность, я приму активное участие в тех событиях, которые будут в Российской Федерации, если доживу. Если не будет, то не приму. Пока такой возможности не вижу.

— Оптимистично вообще на жизнь смотрите?

— Не жду ничего хорошего для нашей страны и нашего народа.

— А для вас?

— Тоже ничего особо хорошего. Дело в том, что по всем моим выводам нас всех ничего хорошего не ждёт. И даже если я смогу задействовать свои профессиональные навыки — хорошо не будет никому, поверьте.

— Нынешняя жизнь не кажется скучной?

— Жизнь — такая штука. Мне уже 50. Той пассионарности и бешеной энергии у меня уже не будет. Я выполняю свой долг перед семьёй, насколько могу. 

В 1921-м в Галлиполийский лагерь эвакуировали армию Врангеля из Крыма. У них там был знаменитый памятник, который они по камешку принесли, пирамида. На ней было написано: «Только смерть избавит тебя от выполнения долга». В юности я принял это за девиз и философию. Я верующий христианин, стараюсь жить согласно этому принципу. Я давно пришёл к тому, что жизнь даётся человеку для чего-то. А не для того, чтобы ей наслаждаться.

— Какие ваши главные достижения в жизни?

— Бог оценит, какие у меня достижения.

— А вы для себя как оцениваете?

— Сложно сказать, жизнь ещё не закончена. Как там у Булгакова? «Главное в вашей жизни ещё впереди». Как человек ироничный и самокритичный, я не могу найти в своей жизни безусловно общественно полезных достижений. Оценивать человека должны другие.

— В чём смысл вашей жизни?

— В выполнении долга как я его понимаю.

— Как-то универсально слишком, разве нет?

— Для кого универсально, а мне нормально.

— Война — ужасно?

— Конечно.

— Почему вы тогда большую часть своей жизни посвятили ужасу?

— Каждый для чего-то предназначен. Некоторые свою жизнь посвящают наркотикам, водке. Некоторые — искусству. Ужасного очень много в нашей жизни. Я считаю, что всё равно стране нужно служить, война будет с нами всегда. Я старался не воевать ради войны. Мне это не интересно. Я никогда не участвовал в боевых действиях, которые мне были равнодушны. Я даже из Боснии уехал, потому что понял, что эта война будет проиграна, что основная масса сербов не хочет воевать. И в этой ситуации воевать за дом и за земельный участок, как нам обещали, — неинтересно. Даже те, кто хотел получить, получили дома и участки, но у них всё потом отобрали, потому что это же были мусульманские дома.

— Как бы вы представились человеку, который о вас ничего не знает?

— Если он обо мне ничего не знает, я бы и не стал ему ничего рассказывать. Я бы просто представился, сказал, что меня зовут Игорь. 

И всё.