Сочинения александра пушкина статья седьмая белинский виссарион григорьевич

Литературно-критическая деятельность Белинского

Виссарион Григорьевич Белинский (1811-1848) был первым великим русским критиком. Он создал эстетическую программу реалистического направления. С середины 1830-х и почти на протяжении всех 1840-х годов он являлся главным идейным вдохновителем и организатором самого мощного литературного направления в России.

Все лучшие традиции предшествовавшей русской критики, а также опыт современной западноевропейской эстетической мысли использованы были Белинским. Он разработал последовательную эстетическую систему взглядов, историко-литературную концепцию, открыл и воспитал множество первостепенных талантов. Он ввел основные теоретические понятия и термины реалистической критики. Белинский придал критике журнальный, публицистический характер, превратил ее в орудие борьбы за революционно-демократические идеалы.

Его исходной позицией в области критики был реализм. Уже в первой своей оригинальной статье — «Литературные мечтания» (1834), которая справедливо считается началом русской классической критики, Белинский выступил как страстный глашатай критического реализма.

Деятельность Белинского наглядно разделяется на московский (1833-1839) и петербургский (1839-1848) периоды. По характеру философского обоснования Белинским своих взглядов эти периоды, конечно, с большой долей условности могут быть названы как «идеалистический» и «материалистический».
Если же рассматривать критическую деятельность Белинского с точки зрения участия его в журналах, которые он умел превращать в органы реалистического направления независимо от их прежней репутации, то можно выделить следующие четыре периода.

Московский период:

1)Свою деятельность Белинский начал в журнале «Телескоп» и литературном приложении к нему «Молва», издававшихся Надеждиным в Москве. Этот первый период, с «Литературных мечтаний» и до закрытия «Телескопа», охватывает 1834-1836 годы.

2) Следующий период журнальной деятельности Белинского, когда он стал во главе преобразованного «Московского наблюдателя» (1837-1839), был в области критики менее плодотворным, чем предыдущий. Но этот период очень важен с точки зрения философской эволюции Белинского: критик переживал так называемое примирение с российской действительностью.

Петербургский период:

3)С наибольшей силой деятельность Белинского развернулась в 40-е годы в Петербурге, когда он по приглашению Краевского встал во главе критического отдела журнала «Отечественные записки» (1839-1846) и «Литературных прибавлений к «Русскому инвалиду», переименованных с 1840 года в «Литературную газету». Взгляды Белинского нашли свое отражение в появившихся здесь обзорах русской литературы за 1840-1845 годы, в статьях «Речь о критике», «Герой нашего времени», «Стихотворения М. Лермонтова», «Сочинения Александра Пушкина», в полемических рецензиях по поводу «Мертвых душ» Гоголя и во множестве других. Белинский напечатал несколько сотен рецензий, в которых дал оценку новейшим явлениям русской литературы; он был также постоянным театральным обозревателем. Критик сделался центральной фигурой эпохи, общепризнанным вождем реалистического направления.

4) К 1847-1848 годам назрел у Белинского разрыв с давним другом В. П. Боткиным, начинавшим осуждать произведения «натуральной школы» с позиций теории «чистого искусства». В 1846 году Белинский порвал с «либералом» Краевским и ушел из «Отечественных записок», которым отдал столько сил. Все теснее Белинский сближался с Некрасовым, Герценом, Огаревым, молодыми писателями, шедшими вслед за Гоголем.

В  своей  творческой  практике   Белинский   неизменно   придерживался   определенных   принципов.   Основываясь   на конкретном   факте,   на  конкретном   литературном   явлении,   он   ни­когда  не останавливался на нем,  а  стремился осмыслить  частную литературную   проблему  в   широком   плане,   поставить  рецензируе­мую книгу в общее русло русской литературы, развернуть крити­ческую  задачу — в   эстетическую,   а   эстетическую — решить   с  точ­ки зрения  философских  и  общественных  проблем  своего   временя. Поэтому   большинство   статей   Белинского,   даже   в   тех   слу­чаях, когда  они посвящены  одному писателю или одному литера­турному  произведению,  далеко   выходит   за   пределы   сформулиро­ванной в заглавии темы.  Поэтому не  только трудно,  но  и  невоз­можно   разделить,   например,   литературную   критику   и   эстетику Белинского,   выделить   статьи   на   исторические,   философские   или политические  темы.

Анализ «О русской повести и повестях Гоголя» (1835), как характерной статьи раннего периода.

Впервые Белинский подробно анализирует творчество Гоголя в  1835 году в статье  «О .русской  повести  и  повестях  г.   Гоголя». Это одна из ранних работ Б. Здесь он еще весь  находится   во   власти   идеалистической   философии   и   эстетики.   Он считает   творчество   бессознательным   процессом,   не  зависящим   от воли   творящего,   а   искусство   не   имеющим   цели   вне   себя.   Он нигде   не   говорит   об   общественной   роли   литературы   вообще   и творчества   Гоголя   в   частности,  да   и  по  своему  стилистическому строю,   по   своей  терминологии   статья   далека   от   той   отточенной формы,   в   которую   Белинский   будет   впоследствии   облекать   свои статьи.   Здесь Белинский  задается  чисто эстетическим   вопросом,  без  которого,  по  его   мнению,   не   может обойтись  критик — «точно ли  произведение  изящно,  точно ли этот автор поэт?» Отвечая на него, Белинский начинает пристально вгля­дываться вместе с читателем в написанное Гоголем. И тогда выяс­няется,   что   Гоголь   истинный   поэт   в   отличие   от   всех  его   пред­шественников   в   русской   повести — Марликского,   Одоевского,   По­година,   Павлова,   Полевого — потому,   что   он   «верен   жизни   до последней   степени»,   потому,   что   чувство   непреложности   проис­ходящего   и   своей   причастности   к   нему,   ощущение   безусловной художественной   правды  не  покидает  каждого,  кто знакомится с рассказом  о  ссоре  Ивана   Ивановича   с   Иваном   Никифоровичем или  с  историей   жизни  и   смерти   «старосветских   помещиков».

Основной признак реалистической поэзии — а именно к ней относит Белинский повести Гоголя — объективный се характер, то, что ее герои живут как бы сами по себе, без художествен­ных натяжек, ходульности и риторических преувеличений, совер­шая круг своей обыкновенной жизни, столь похожей на все при­вычное и повседневное. Эта верность жизни делает произведения Гоголя народными. Именно так ставит здесь критик вопрос о на­родности, об умении художника передавать национальный дух своего народа, своеобразие его развития. Народность с необхо­димостью присутствует в каждом истинно художественном про­изведении.

Особенностью же, свойственной только Гоголю, индивиду­альной  чертой  его  таланта,  Белинский считает юмор.

Именно в этой статье Белинский увидел, что «бичующий» юмор Гоголя порожден отрицательным отноше­нием к действительности. Так силой конкретного анализа повес­тей Гоголя, сопоставления их с жизнью Б. преодолевает идеалистическую схему, и Гоголь предстает в его ранней статье как писатель, для которого окружающий мир является беско­нечным источником поэзии и которому и смешно и грустно при взгляде  на  этот  мир.

Для Белинского важно умение Гоголя как подлинного художника-реалиста несколькими чертами обрисовать героя так, чтобы он был виден весь, «с головы до ног», быть «глубоким анатомиком души человеческой».

Ставя Гоголя очень высоко как художника, создателя законченных, острых, ярких человеческих характеров-типов, Б. в это время еще объективно понимает художественность как свободу от всякой заданности, целенаправленности. И хотя уже в этой статье видно, как непримирим Б. к уродствам русской жизни, как близко ему искусство, окончательное понимание значения литературы в борьбе с этими уродствами приходит к нему позднее, в начале 40-х гг., вместе с отказом от идеи разумности всего существующего, с осознанием своего разлада с современной ему русской действительностью.

Типологический анализ статьи Б. «О русской повести и повестях Гоголя»(1835).

Белинский становит Гоголя на место. оставл. Пушкиным. Но отмечает, что Гоголь более социален, чем Пушкин.

Белинский выделяет 2 поэзии в повестях Гоголя:

1. 1)поэзия идеальная(романтизм)
2. 2) поэзия реальная(бытийность).

Достоинства прозы Гоголя:

1.     1)простота вымысла
2.     2)совершенная истина жизни
3.     3)комическое одушевление, побежденное чувством грусти и уныния.

Белинский толковал природу комического:

1. 1) внешний комизм(остроумие)
2. 2) комизм глубинного св-ва(противоречия характера).

Смех Гоголя вызывает грустные чувства.

Белинский раскрывает значение поэмы «Мёртвые души»:

1. 1.«М. души» — правдивое изображ пороков, присущих дворянству.
2. 2.Поэма не карикатура. А правдивое изобр. пороков.
3. 3.Поэма не явл. оскорблением чести.
4. 4.Поэма необъятная по худ. концепции.
5. 5.Поэма не обличительство. А философское изображ пороков.

Выдержки из статьи:

— «Русская литература, несмотря на свою незначительность, несмотря даже на сомнительность своего существования, которое теперь  многими  признается  за мечту, русская литература испытала множество чуждых и  собственных  влияний,отличилась множеством направлений.»

— «Роман все убил, все поглотил, а повесть, пришедшая вместе с  ним,  изгладила даже и следы всего этого, и сам роман с  почтением  посторонился  и  дал  ей дорогу впереди себя.»

— «Поэзия двумя, так сказать, способами объемлет и  воспроизводит  явления жизни. Эти способы противоположны один другому, хотя  ведут  к  одной  цели. Поэт или пересоздает жизнь по собственному идеалу, зависящему от образа  его воззрения на вещи, от его отношений к миру, к веку и народу,  в  котором  он живет, или воспроизводит ее во всей ее наготе и истине, оставаясь верен всем подробностям, краскам и оттенкам ее действительности. Поэтому  поэзию  можно разделить на два,  так  сказать,  отдела  —  на  _идеальную_  и  _реальную_»

— «Итак, поэзию можно разделить на _идеальную_ и _реальную_.  Трудно  было бы решить, которой из них должно отдать преимущество. Может быть, каждая  из них равна другой, когда удовлетворяет условиям  творчества,  то  есть  когда _идеальная_ гармонирует с чувством, а _реальная_ — с истиною  представляемой ею жизни. Но кажется,  что  последняя,  родившаяся  вследствие  духа  нашего положительного времени, более удовлетворяет его господствующей потребности. Впрочем, здесь много значит и индивидуальность вкуса. Но, как бы то ни было, в наше время та и другая равно возможны, равно доступны и понятны всем»

— «что такое и для чего эта  повесть, без которой книжка журнала есть то же, что был бы  человек  в  обществе  без сапог и галстука, эта повесть,  которую  теперь  все  пишут  и  все  читают»

— «В русской литературе повесть еще гостья, но  гостья,  которая, подобно ежу, вытесняет давнишних и настоящих из их законного жилища.»

— «Отличительный  характер  повестей   г.   Гоголя составляют  —  простота  вымысла,  народность,  совершенная  истина   жизни, оригинальность  и  комическое  одушевление,  всегда   побеждаемое   глубоким чувством грусти и уныния. Причина всех  этих  качеств  заключается  в  одном источнике: г. Гоголь — поэт, поэт жизни действительной.»

— «Простота  вымысла_  в  поэзии  реальной  есть  один  из  самых  верных признаков истинной поэзии, истинного  и  притом  зрелого  таланта.»

— «Совершенная истина жизни_ в повестях г.  Гоголя  тесно  соединяется  с простотою вымысла. Он не льстит жизни, но и  не  клевещет  на  нее;  он  рад выставить наружу все, что есть в ней прекрасного, человеческого, и в  то  же время не скрывает нимало и ее безобразия. В том и другом  случае  он  верен жизни до последней степени. Она у него  настоящий  портрет,  в  котором  всё схвачено с  удивительным  сходством,  начиная  от  экспрессии  оригинала  до

веснушек лица его;  начиная  от  гардероба  Ивана  Никифоровича  до  русских мужиков, идущих по Невскому проспекту, в сапогах, запачканных  известью;  от колоссальной физиономии богатыря Бульбы, который не боялся ничего в свете, с люлькою в зубах и саблею в руках, до стоического философа Хомы,  который  не боялся ничего в свете, даже чертей и ведьм, когда у него люлька  в  зубах  и рюмка в руках»

— «Повести г. Гоголя народны в высочайшей степени;»

— «Почти то же самое можно сказать и об оригинальности: как и  народность,она есть необходимое условие истинного таланта. Два человека могут сойтись в заказной работе, но никогда в  творчестве,  ибо  если  одно  вдохновение  не посещает двух раз одного человека, то еще менее одинаковое вдохновение может посетить  двух  человек.  Вот  почему  мир  творчества   так   неистощим   и безграничен.»

— «Комизм или гумор г. Гоголя имеет свой, особенный  характер:  это  гумор чисто русский,  гумор  спокойный,  простодушный,  в  котором  автор  как  бы прикидывается простачком.»

 — «причина  этого комизма, этой карикатурности изображений заключается не  в  способности  или направлении автора находить во всем смешные стороны, но  в  верности  жизни.»

— «Г-н Гоголь сделался известным своими «Вечерами  на  хуторе».»

— «»Ночь пред Рождеством Христовым» есть целая, полная картина домашней жизни народа, его маленьких радостей, его маленьких горестей, словом, тут вся  поэзия  его жизни. «Страшная месть» составляет теперь  pendant  {параллель  (франц.).  — Ред.} к «Тарасу Бульбе», и обе эти  огромные  картины  показывают,  до  чего может возвышаться талант г. Гоголя.»

— «»Портрет» есть неудачная попытка г. Гоголя в фантастическом роде. Здесь его талант падает, но он и в самом падении остается талантом.  »

— «фантастическое как-то не совсем дается г.  Гоголю»

— «»Тарас Бульба» есть  отрывок,  эпизод  из  великой  эпопеи  жизни целого народа. Если в наше время возможна гомерическая эпопея, то вот вам ее высочайший образец,  идеал  и  прототип!..  »

— «Что такое г. Гоголь в нашей литературе? Где его место в ней?…… г. Гоголь  еще  только  начал  свое  поприще:  следовательно,  наше  дело высказать свое мнение.о его дебюте и о надеждах в  будущем,  которые  подает этот  дебют.  Эти  надежды  велики,   ибо   г.   Гоголь   владеет   талантом необыкновенным, сильным и высоким. По крайней мере,  в  настоящее  время  он является  главою  литературы,  главою  поэтов;  он  становится   на   место, оставленное Пушкиным.»

Виссарион Григорьевич Белинский (1811-1848) был первым великим русским критиком. Он создал эстетическую программу реалистического направления. С середины 1830-х и почти на протяжении всех 1840-х годов он являлся главным идейным вдохновителем и организатором самого мощного литературного направления в России. Все лучшие традиции предшествовавшей русской критики, а также опыт современной западноевропейской эстетической мысли использованы были Белинским. Он разработал последовательную эстетическую систему взглядов, историко-литературную концепцию, открыл и воспитал множество первостепенных талантов. Он ввел основные теоретические понятия и термины реалистической критики. Белинский придал критике журнальный, публицистический характер, превратил ее в орудие борьбы за революционно-демократические идеалы.

Его исходной позицией в области критики был реализм. Уже в первой своей оригинальной статье — «Литературные мечтания» (1834), которая справедливо считается началом русской классической критики, Белинский выступил как страстный глашатай критического реализма.

Деятельность Белинского наглядно разделяется на московский (1833-1839) и петербургский (1839-1848) периоды. По характеру философского обоснования Белинским своих взглядов эти периоды, конечно, с большой долей условности могут быть названы как «идеалистический» и «материалистический».
Если же рассматривать критическую деятельность Белинского с точки зрения участия его в журналах, которые он умел превращать в органы реалистического направления независимо от их прежней репутации, то можно выделить следующие четыре периода.

Московский период:

1) Свою деятельность Белинский начал в журнале «Телескоп» и литературном приложении к нему «Молва», издававшихся Надеждиным в Москве. Этот первый период, с «Литературных мечтаний» и до закрытия «Телескопа», охватывает 1834-1836 годы.

2) Следующий период журнальной деятельности Белинского, когда он стал во главе преобразованного «Московского наблюдателя» (1837-1839), был в области критики менее плодотворным, чем предыдущий. Но этот период очень важен с точки зрения философской эволюции Белинского: критик переживал так называемое примирение с российской действительностью.

Петербургский период:

3) С наибольшей силой деятельность Белинского развернулась в 40-е годы в Петербурге, когда он по приглашению Краевского встал во главе критического отдела журнала «Отечественные записки» (1839-1846) и «Литературных прибавлений к «Русскому инвалиду», переименованных с 1840 года в «Литературную газету». Взгляды Белинского нашли свое отражение в появившихся здесь обзорах русской литературы за 1840-1845 годы, в статьях «Речь о критике», «Герой нашего времени», «Стихотворения М. Лермонтова», «Сочинения Александра Пушкина», в полемических рецензиях по поводу «Мертвых душ» Гоголя и во множестве других. Белинский напечатал несколько сотен рецензий, в которых дал оценку новейшим явлениям русской литературы; он был также постоянным театральным обозревателем. Критик сделался центральной фигурой эпохи, общепризнанным вождем реалистического направления.

4) К 1847-1848 годам назрел у Белинского разрыв с давним другом В. П. Боткиным, начинавшим осуждать произведения «натуральной школы» с позиций теории «чистого искусства». В 1846 году Белинский порвал с «либералом» Краевским и ушел из «Отечественных записок», которым отдал столько сил. Все теснее Белинский сближался с Некрасовым, Герценом, Огаревым, молодыми писателями, шедшими вслед за Гоголем.

В  своей  творческой  практике   Белинский   неизменно   придерживался   определенных   принципов.   Основываясь   на конкретном   факте,   на  конкретном   литературном   явлении,   он   ни­когда  не останавливался на нем,  а  стремился осмыслить  частную литературную   проблему  в   широком   плане,   поставить  рецензируе­мую книгу в общее русло русской литературы, развернуть крити­ческую  задачу — в   эстетическую,   а   эстетическую — решить   с  точ­ки зрения  философских  и  общественных  проблем  своего   временя. Поэтому   большинство   статей   Белинского,   даже   в   тех   слу­чаях, когда  они посвящены  одному писателю или одному литера­турному  произведению,  далеко   выходит   за   пределы   сформулиро­ванной в заглавии темы.  Поэтому не  только трудно,  но  и  невоз­можно   разделить,   например,   литературную   критику   и   эстетику Белинского,   выделить   статьи   на   исторические,   философские   или политические  темы.

Художественность в литературе

Художественность, сложное сочетание качеств, определяющее принадлежность плодов творческого труда к области искусства. Для Х. существен признак завершенности и адекватной воплощенности творч. замысла, того “артистизма”, к-рый является залогом воздействия произв. на читателя. С Х. соответственно связаны представления об органичности, цельности, творч. свободе, оригинальности, вкусе, чувстве меры и пр. Др. словами, понятие “Х.” подразумевает становление произв. в согласии с нормами и требованиями литературы как таковой. Х. заключается в целостности произведения. В литературе выделяют 4 категории эстетического завершения (типов художественности): трагическая, комическая, идиллическая и элегическая художественность.

Понятие «художественности» в статье «Герой нашего времени»

Статью образно можно разделить на 2 части.

Первая – посвящена определению художественности, вторая – анализу романа Лермонтова «Горе от ума». Основным в понятии художественности Белинский считает целостность произведения, подчинение его одним законам и нормам литературы. В начале статьи Б. рассуждает об истинном художественном таланте:

«Подле гениального художественного создания вы  увидите  множество  созданий, принадлежащих  сильным  художническим  талантам;  за  ними  бесконечный  ряд превосходных,   примечательных,   порядочных   и   т.   д.    беллетрических произведений, так что доходите до порождений  дюжинной  посредственности  не вдруг,  а  постепенно  и незаметно.».

«наша  молодая литература по справедливости может  гордиться  значительным  числом  великих художественных  созданий  и  до  нищеты   бедна   хорошими   беллетрическими произведениями, которые, естественно, должны бы далеко превосходить первые в количестве.»

«на этот раз прямо выскажем  нашу  главную  мысль, что отличительный характер русской литературы — внезапные проблески  сильных и даже великих художнических талантов и, за немногими  исключениями,  вечная поговорка читателей: «Книг много, а читать нечего…» К числу таких  сильных художественных талантов, неожиданно являющихся среди окружающей их  пустоты, принадлежит талант г. Лермонтова».

О природе художественности в тексте, произведении и литературы в общем:

  «  Сущность всякого художественного произведения  состоит  в  органическом процессе его явления из возможности  бытия  в  действительность  бытия.  Как невидимое зерно, западет в душу художника мысль, и  из  этой  благодатной  и плодородной почвы развертывается  и  развивается  в  определенную  форму,  в образы, полные красоты и  жизни,  и  наконец  является  совершенно  особным, цельным и замкнутым в самом себе  миром,  в  котором  все  части  соразмерны целому, и каждая, существуя сама по себе и сама собою, составляя замкнутый в самом себе образ, в то же время существует для целого, как  его  необходимая часть,  и  способствует  впечатлению  целого. »

   «Как   во   всяком произведении природы, от ее низшей организации  —  минерала,  до  ее  высшей организации — человека, нет ничего ни недостаточного, ни лишнего; но  всякий орган, всякая жилка, даже недоступная  невооруженному  глазу,  необходима  и находится на своем месте: так и в созданиях искусства не должно быть  ничего ни недоконченного, ни недостающего, ни излишнего; но  всякая  черта,  всякий образ и необходим, и на своем месте. В природе есть  произведения  неполные, уродливые, вследствие несовершенства организации; если они, несмотря на  то, живут.  —  значит,  что  получившие  ненормальное  образование   органы   не составляют важнейших частей организма или что ненормальность их не важна для целого организма. Так и в художественных созданиях  могут  быть  недостатки, причина которых заключается не в  совершенно  правильном  ходе  процесса  явления, то есть в большем  или  меньшем  участии  личной  воли  и  рассудка художника, или в  том,  что  он  недостаточно  выносил  в  своей  душе  идею создания, не дал  ей  вполне  сформироваться  в  определенные  и  оконченныеобразы. И такие произведения не  лишаются  чрез  подобные  недостатки  своей художественной сущности и ценности.»

   «Но  истинно художественные произведения не имеют ни красот,  ни  недостатков:  для  кого доступна их  целость,  тому  видится  _одна_  красота.  Только  близорукость

эстетического чувства и вкуса, не  способная  обнять  целое  художественного произведения и теряющаяся в  его  частях,  может  в  нем  видеть  красоты  и недостатки, приписывая ему собственную свою ограниченность.»

Также Б. характеризует и главные достоинства художественного мира Лермонтова, такие, как “глубокое знание человеческого сердца и современного общества, широкость и смелость кисти, сила и могущество духа, роскошная фантазия, неисчерпаемое обилие эстетической жизни, самобытность и оригинальность.

Анализ статьи «Герой нашего времени» с точки зрения системы образов и авторской субъективности

Подробный разбор (в разборе участвуют все части романа, Б. использует цитаты и даже целые куски повествования) «Героя нашего времени» Б. начал писать во второй половине мая и закончил в июне. Главное достоинство романа Б. видит в том, что он глубоко исторически правдив. «Это грустная дума о нашем времени», и «Лермонтов выступает в нем решителем важных современных вопросов». Самым важным современным вопросом Б. считает вопрос о соотношении личности и общества, вопрос о достоинствах и правах человека. В «Г.н.в.» в центре внимания поэта его современник, человек близкий ему по условиям жизни, воспитанию, убеждениям. Б. первый указал на то, что П. – не выдуманный, а глубоко жизненный, реалистический образ. Его типичность он видит, прежде всего, в оппозиционности, даже враждебности окружающему миру. Разбирая повесть за повестью, из которых состоит роман, Б. говорит обо всех, с кем приходится сталкиваться Печорину. Это военные -Грушницкий или драгунский капитан, Максим Максимыч, это горцы Азамат и Казбич или контрабандисты из Тамани, и, наконец, это очень характерное и типичное для русской действительности того времени – праздное общество «на водах», состоящее из московских барынь, степных помещиков, их дочек, чиновной и титулованной знати. Защищая и обосновывая право П. на протест против общества, действительно достойного осуждения, Б. гневно обрушивается на всех ревнителей «старины» и блюстителей общественного спокойствия, в том числе и на критиков консервативного лагеря.

Одним из интереснейших лиц в романе Б. считает Максима Максимыча. Это первый образ «простого человека», нарисованный с такой художественной полнотой и любовью. Образ этот настолько правдив и типичен, что, как пишет Б., имя М.М. «может употребляться не как собственное, а как нарицательное». Столь же типичным для 30-х годов является  и Грушницкий. «По художественному выполнению, это лицо стоит М.М.: подобно ему, это тип, представитель целого разряда людей, имя нарицательное». Образ Печорина Б. считает недостаточно художественно цельным. Это получилось потому, что на нем как ни на ком другом «отразилась субъективность взгляда автора». в этой субъективности считает Б. и сила и слабость Лермонтова.

в целом, в своей статье критик показал, что его автору присущи “глубокое чувство действительности, верный инстинкт истины”, а его творению свойственны “простота, художественная обрисовка характеров, богатство содержания, неотразимая прелесть изложения, поэтический язык”.

Выдержки из статьи

     «Обратите еще внимание на  эту  естественность  рассказа,  так  свободно развивающегося, без всяких натяжек, так плавно текущего  собственною  силою, без помощи автора.»

   «мы рассмотрели две части романа — «Бэлу» и  «Максима  Максимыча» каждая из них имеет свою особность и замкнутость, почему каждая и  оставляет в душе читателя такое полное, целостное и глубокое впечатление.»

    «Характеры Азамата и Казбича —  это  такие  типы,  которые  будут  равно понятны и англичанину, и немцу, и французу, как понятны  они  русскому.  Вот что называется рисовать фигуры во весь рост, с национальною физиономиею и  в национальном костюме!..»

   «Глубокое впечатление оставляет  после  себя  «Бэла»:  вам  грустно,  но грусть  ваша  легка,  светла  и  сладостна;»

   «Добрый  Максим  Максимыч,  сам  того  не зная, сделался  поэтом, так что в каждом его слове, в каждом выражении заключается бесконечный  мир поэзии.»

   « Нет   ничего   тяжелее   и   неприятнее,   как   излагать    содержание художественного произведения. Цель этого изложения не состоит  в  том,  чтоб показать лучшие места: как бы ни было хорошо место сочинения, оно хорошо  по отношению к целому, следовательно, изложение содержания должно иметь  це-лию —  проследить  идею  целого  создания,  чтобы  показать,   как   верно   она осуществлена поэтом.»

   «Что же за  человек  этот  Печорин?»

   «Итак — «Герой нашего времени» — вот  основная  мысль  романа.  В  самом деле, после этого весь  роман  может  почесться  злою  ирониею,  потому  что большая часть читателей наверное воскликнет: «Хорош же герой!» — А чем же он дурен? — смеем вас спросить.

    «  _Печорин_ Лермонтова ……. Это  Онегин нашего времени, _герой нашего времени_. Несходство их  между  собою  гораздо меньше расстояния между Онегою и Печорою.  Иногда  в  самом  имени,  которое истинный поэт дает своему герою, есть разумная  необходимость,  хотя,  может быть, и не видимая самим поэтом…»

   «Но со стороны  формы  изображение  Печорина  не  совсем  художественно. Однако  причина  этого  не  в  недостатке  таланта  автора,  а  в  том,  что изображаемый им характер, как мы уже слегка и намекнули, так близко к  нему, что он не в силах был отделиться от него и объектировать его.» 

Сочинения Александра Пушкина. Статья пятая

Исходным моментом в интерпретации творчества Пушкина Белинский выдвигает тезис: почвою поэзии Пушкина была живая русская действительность. Белинский отмечает относительно прогрессивную роль «просвещенного» дворянского общества в эпоху Пушкина. Более того: Пушкин поднялся на неизмеримую высоту над предрассудками своего класса и отразил один из моментов в жизни русского общества с энциклопедической полнотой.

Оглавление

• Взгляд на русскую критику. – Понятие о современной критике. – Исследование пафоса поэта, как первая задача критики. – Пафос.

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Сочинения Александра Пушкина. Статья пятая предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Санкт-Петербург. Одиннадцать томов 1838–1841 г.

Взгляд на русскую критику. — Понятие о современной критике. — Исследование пафоса поэта, как первая задача критики. — Пафос поэзии Пушкина вообще. — Разбор лирических произведений Пушкина

В гармонии соперник мой

Был шум лесов, иль вихорь буйной,

Иль иволги напев живой,

Иль ночью моря гул глухой,

Иль шопот речки тихоструйной.

Где же безопасный проход между Сциллою бессистемности и Харибдою теорий? Судите поэта без всяких теорий — ваша критика будет отзываться произволом личного вкуса, личного мнения, которое важно для одних вас, а для других — не закон; судите поэта по какой-нибудь теории — вы разовьете и, может быть, очень хорошо, свою теорию, может быть, очень хорошую, но не покажете нам разбираемого вами поэта в его истинном свете. Какой же путь должна избрать критика нашего времени?

Гёте где-то сказал: «Какого читателя желаю я? — такого, который бы меня, себя и целый мир забыл и жил бы только в книге моей». Некоторые немецкие аристархи оперлись на это выражение великого поэта, как на основной краеугольный камень эстетической критики. И однакож односторонность гётевой мысли очевидна. Подобное требование очень выгодно для всякого поэта, не только великого, но и маленького; приняв его на веру и безусловно, критика только и делала бы, что кланялась в пояс то тому, то другому поэту, ибо, так как все имеет свою причину и основание — и даже эгоизм, дурное направление, самое невежество поэта, то, если критик будет смотреть на произведение поэта без всякого отношения к его личности, забыв о самом себе и о целом мире, — естественно, что творения этого поэта, — будь они только ознаменованы большею или меньшею степенью таланта, — явятся непогрешительными и достойными безусловной похвалы. При немецкой апатической терпимости ко всему, что бывает и делается на белом свете, при немецкой безличной универсальности, которая, признавая все, сама не может сделаться ничем, — мысль, высказанная Гёте, поставляет искусство целью самому себе и через это самое освобождает его от всякого соотношения с жизнию, которая всегда выше искусства, потому что искусство есть только одно из бесчисленных проявлений жизни. Действительно, немецкая критика, при рассматривании произведений искусства, всегда опирается на само искусство и на дух художника и потому исключительно вращается в тесной сфере эстетики, выходя из нее только для того, чтобы обращаться изредка к характеристике личности поэта, а на историю, общество, словом, на жизнь, не обращает никакого внимания. И оттого жизнь давно уже оставила тех немецких поэтов, которые своими произведениями угождают такой критике! Но, с другой стороны, мысль Гёте имеет глубокий смысл, если ее принимать не безусловно, но как первый, необходимый акт в процессе критики. Чтоб разбирать критически писателя, прежде всего должно изучить его. Если вы с кем-нибудь горячо спорите о важном предмете, для вас ничего не может быть больнее, как если противник ваш, не давая себе труда вслушиваться в ваши слова и взвешивать ваши доводы, будет придавать им другое значение и, следовательно, отвечать вам не на ваши, а на свои собственные мысли, справедливости которых и не думали вы поддерживать. Если вы хотите, чтоб с вами спорили и понимали вас, как. должно, то и сами должны быть добросовестно внимательны к своему противнику и принимать его слова и доказательства именно в том значении, в каком он обращает их к вам. Но еще добросовестнее и строже должно прилагаться это правило к критике: разбираемый вами поэт, как лицо судимое, часто безответное, не может в минуту вашего кривотолкования остановить вас и доказать вам, что вы не так его поняли. Сверх того, все имеет свою причину и свое основание, а человек, по самолюбию или по пристрастию к известным увлекшим его идеям, любит всему давать свои причины и основания, которые потому именно и покажутся ему истинными, что они — его, а не чьи-нибудь. Этой слабости подвержены не одни только ограниченные люди и невежды, но и умы сильные, широкие, особенно, если они не терпеливы и не хладнокровно пытливы. Иногда человеку мешает видеть вещи в настоящем их свете даже то, что составляет его истинное достоинство. Что, например, выше и почтеннее в человеке, как не способность глубокого убеждения? А между тем она-то и заставляет человека враждебно смотреть на всякую мысль, противоречащую его убеждению, — и часто он тем упрямее отвергает ее истинность, чем одностороннее его убеждение, которое так тесно слилось со всем его существом, что он не в состоянии отделить его от себя. И однакож всякое исследование непременно требует такого хладнокровия и беспристрастия, которые возможны человеку только при условии полного отрицания своей личности на время исследования. Поэтому, чтоб произнести суждение о каком-нибудь поэте, тем более о великом, должно сперва изучить его, а для этого должно войти в мир его творчества, не иначе, как забыв его, себя и все на свете. В этот мир не должно вносить никаких требований, никаких заранее приготовленных понятий и вопросов, никаких страстей, а тем менее — пристрастий, никаких убеждений, а тем менее предубеждений. Надо совершенно отказаться от роли судьи и актера и ограничиться только ролью постороннего любопытного свидетеля и зрителя. Так точно, если вы въезжаете в чужую землю с целью изучить ее нравы и обычаи, вы должны забыть на время, что вы гражданин своей земли, и сделаться совершенным космополитом. Иначе обычаи этой чуждой вам страны будете вы оценять на курс обычаев вашего отечества и, естественно, найдете в нем хорошим только то, что сходно с обычаями вашего отечества, а все противоположное или не похожее на них безусловно признаете дурным. Все народы потому только и образуют своею жизнию один общий аккорд всемирно-исторической жизни человечества, что каждый из них представляет собой особенный звук в этом аккорде, ибо из совершенно одинаковых звуков не может выйти аккорд. Как самое худшее, так и самое лучшее в каждом народе есть то, что принадлежит только одному ему и что противоположно худшему и лучшему или, по крайней мере, не сходно с худшим и лучшим всякого другого народа. Общее выше частного, безусловное выше индивидуального, разум выше личности: это истина несомненная, против которой нечего сказать; но ведь общее выражается в частном, безусловное — в индивидуальном, а разум — в личности, и, без частного, индивидуального и личного, общее, безусловное и разумное есть только идеальная возможность, а не живая действительность. Творческая деятельность поэта представляет собою также особый, цельный, замкнутый в самом себе мир, который держится на своих законах, имеет свои причины и свои основы, требующие, чтоб их прежде всего приняли за то, что они суть на самом деле, а потом уже судили о них. Все произведения поэта, как бы ни были разнообразны и по содержанию, и по форме, имеют общую всем им физиономию, запечатлены только им свойственною особенностию, ибо все они истекли из одной личности, из единого и нераздельного я

Конец ознакомительного фрагмента.

Оглавление

• Взгляд на русскую критику. – Понятие о современной критике. – Исследование пафоса поэта, как первая задача критики. – Пафос.

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Сочинения Александра Пушкина. Статья пятая предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Комментарии

Статья Карамзина «О Богдановиче и его сочинениях» (1803), статьи Макарова «Сочинения и переводы Ивана Дмитриева» (1803).

Дальше Белинский дает развернутую характеристику своих непосредственных предшественников на поприще критики. Первым из них «с претензиями на философию высших взглядов» в 20-х годах выступил Н. А. Полевой (1796–1846), издатель «Московского телеграфа» (1825–1834) (см. статью о нем в наст. томе).

Здесь речь идет о Н. И. Надеждине (1804–1856), издателе журнала «Телескоп» с литературным приложением «Молва» (1831–1836) (см. о нем в примеч. к «Литературным мечтаниям», «Ничто о ничем» в т. I наст. изд.).

Виссарион Белинский о поэзии А. С. Пушкина

Источник заметки – статьи Белинского о классиках русской литературы [1]. Цитаты из неё даются без ссылки на источник.

1. Достоинства поэзии Пушкина
Они хорошо освещены в литературе о великом русском поэте, поэтому я лишь кратко упомяну самое существенное.
«Пушкин был призван быть первым поэтом-художником Руси, дать ей поэзию как искусство, как художество, а не как прекрасный язык чувства» [с. 5]. «Если б мы хотели охарактеризовать стих Пушкина одним словом, мы сказали бы, что это по превосходству поэтический, художественный, артистический стих, — этим разгадали бы тайну пафоса всей поэзии Пушкина» [с. 7].
«Ещё раз: до Пушкина были у нас поэты, но не было ни одного поэта-художника» [с. 10]. «Он созерцал природу и действительность под особенным углом зрения, и этот угол был исключительно поэтический» [с. 13]. «Поэзия Пушкина удивительно верна русской действительности, изображает ли она русскую природу или русские характеры; на этом основании общий голос нарёк его русским национальным, народным поэтом» [с. 23].

2. Два недостатка поэзии Пушкина
Белинский отметил два недостатка в поэзии А.С. Пушкина: елейность и кротость [с. 36]. «… по своему воззрению Пушкин принадлежит к той школе искусства, которой пора уже миновала совершенно в Европе и которая даже у нас не может произвести ни одного великого поэта. Дух анализа, неукротимое стремление исследования, страстное, полное вражды и любви мышление сделались теперь жизнию всякой истинной поэзии. Вот в чём время опередило поэзию Пушкина и большую часть его произведений лишило того животрепещущего интереса, который возможен только как удовлетворительный ответ на тревожные, болезненные вопросы настоящего» [1, с. 36]. Поэтическое кредо поэта хорошо выражено в его стихотворении «Чернь» [с. 37]:
Не для житейского волненья,
Не для корысти, не для битв:
Мы рождены для вдохновенья,
Для звуков сладких и молитв.
«… каждый умный человек вправе требовать, чтоб поэзия поэта или давала ему ответы на вопросы времени, или, по крайней мере, исполнена была скорбью этих тяжёлых, неразрешимых вопросов» [с. 37]. Отмечая практичность и глубокий историзм поэзии Гёте, Белинский писал: «Личность Пушкина высока и благородна; но его взгляд на своё художественное служение, равно как и недостаток современного европейского образования… тем не менее были причиною постепенного охлаждения восторга, который возбудили первые его произведения» [с. 38]. «Как бы то ни было, нельзя винить Пушкина что он не мог выйти из заколдованного круга своей личности» [с. 39]:
Поэт! Не дорожи любовию народной.
Восторженных похвал пройдёт минутный шум;
Услышишь суд глупца и смех толпы холодной,
Но ты останься твёрд, спокоен и угрюм.

3. Пушкин и Гоголь с позиций мировой литературы
«… когда развернёшь Гомера, Шекспира, Байрона, Гёте или Шиллера, так делается как-то неловко при воспоминании о наших Гомерах, Шекспирах, Байронах и пр. Вальтером Скоттом тоже шутить нечего: этот человек дал историческое и социальное направление новейшему европейскому искусству» [с. 387]. «… Гоголь великий русский поэт, не более; «Мёртвые души» его – тоже только для России и в России могут иметь бесконечно великое значение… такова судьба и Пушкина… Немного, слишком немногое из произведений Пушкина может быть передано на иностранные языки, не утратив с формою своего субстанциального достоинства; но из Гоголя едва ли что-нибудь может быть передано. И, однако ж, мы в Гоголе видим более важное значение для русского общества, чем в Пушкине: ибо Гоголь более поэт социальный, следовательно, более поэт в духе времени»

Заключение
Российское пушкиноведение грешит одним существенным недостатком – оно умалчивает о том, что может бросить тень на уже выпестованный образ Пушкина. Забывая о том, что в таких вопросах квасной патриотизм плохой советчик.

Источники информации
1. В.Г. Белинский. Статьи о классиках. М.: Художественная литература, 1970. – 608 с.
Опубликовано: 09.02.2019

Белинский В. Г О поэзии Пушкина

О поэзии Пушкина

Лирические произведения Пушкина в особенности подтверждают нашу мысль о его личности. Чувство, лежащее в их основании, всегда так тихо и кротко, несмотря на его глубокость, и, вместе с тем, так человечно, так гуманно! И оно всегда проявляется у него в форме, столь художнически спокойной, столь грациозной! Что составляет содержание мелких пьес Пушкина? Почти всегда любовь и дружба, как чувства, наиболее обладавшие поэтом и бывшие непосредственным источником счастья и горя всей его жизни. Он ничего не отрицает, ничего не проклинает, на все смотрит с любовью и благословением. Самая грусть его, несмотря на ее глубину, как-то необыкновенно светла и прозрачна; она умеряет муки души и целит раны сердца. Общий колорит поэзии Пушкина, и в особенности лирической, – внутренняя красота человека и лелеющая душу гуманность. К этому прибавим мы, что если всякое человеческое чувство уже прекрасно по тому самому, что оно человеческое (а не животное), то у Пушкина всякое чувство еще прекрасно, как чувство изящное. Мы здесь разумеем не поэтическую форму, которая у Пушкина всегда в высшей степени прекрасна; нет, каждое чувство, лежащее в основании каждого его стихотворения, изящно, грациозно и виртуозно само по себе: это не просто чувство человека, но чувство человека-художника, человека-артиста. Есть всегда что-то особенно благородное, кроткое, нежное, благоуханное и грациозное во всяком чувстве Пушкина. В этом отношении, читая его творение, можно превосходным образом воспитать в себе человека, и такое чтение особенно полезно для молодых людей обоего пола. Ни один из русских поэтов не может быть столько, как Пушкин, воспитателем юношества, образователем юного чувства. Поэзия его чужда всего фантастического, мечтательного, ложного, призрачно-идеального; она вся проникнута насквозь действительностью; она не кладет на лицо жизни белил и румян, но показывает ее в ее естественной, истинной красоте; в поэзии Пушкина есть небо, но им всегда проникнута земля. Поэтому поэзия Пушкина не опасна юношеству, как поэтическая ложь, разгорячающая воображение, – ложь, которая ставит человека во враждебные отношения с действительностью, при первом столкновении с нею, и заставляет безвременно и бесплодно истощать свои силы на гибельную с ней борьбу. И при всем этом, кроме высокого художественного достоинства формы, такое артистическое изящество человеческого чувства! Нужны ли доказательства в подтверждение нашей мысли? – Почти каждое стихотворение Пушкина может служить доказательством. Если бы мы захотели прибегнуть к выпискам, им не было бы конца.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Продолжение на ЛитРес

Читайте также

НА ПОСТУ. Белинский

НА ПОСТУ. Белинский Слава Белинского носит несколько мрачный, тиранический оттенок. Его назначили в соавторы к классикам. Жандарм от словесности, Белинский поставлен следить за русскими писателями – чтобы те не слишком высовывались за границу критического

Нечто о характере поэзии Пушкина

Нечто о характере поэзии Пушкина IОтдавать себе отчет в том наслаждении, которое доставляют нам произведения изящные, — есть необходимая потребность и вместе одно из высочайших удовольствий образованного ума. Отчего же до сих пор так мало говорят о Пушкине? Отчего

6. «ТЯГОТЕЛ» ЛИ В. Г. БЕЛИНСКИЙ?

6. «ТЯГОТЕЛ» ЛИ В. Г. БЕЛИНСКИЙ? Мы знаем: Белинский упорно внедрял в русскую речь философские и научные иностранные термины, ибо к его времени «учёность, политика, философия, — по меткому выражению Пушкина, — по–русски ещё не изъяснялись». Он, кажется, даже с не

«Парнасские цветы»: флористическая символика в поэзии Пушкина

«Парнасские цветы»: флористическая символика в поэзии Пушкина В пушкинскую эпоху символика растений широко использовалась в повседневной жизни, искусстве и литературе. Опубликованное в 1811 году в Париже пособие Б. Делашене «Азбука Флоры, или Язык цветов» быстро получило

В.Г. Белинский*

В.Г. Белинский* Моя задача будет иметь довольно скромные пределы. В своей статье я ограничусь той новой оценкой Белинского, которая вытекает из нашей великой революции, то есть я постараюсь сделать попытку определить место Белинского в истории русской культуры с точки

Взгляд на русскую критику. – Понятие о современной критике. – Исследование пафоса поэта, как первая задача критики. – Пафос поэзии Пушкина вообще. – Разбор лирических произведений Пушкина

Взгляд на русскую критику. – Понятие о современной критике. – Исследование пафоса поэта, как первая задача критики. – Пафос поэзии Пушкина вообще. – Разбор лирических произведений Пушкина В гармонии соперник мой Был шум лесов, иль вихорь буйной, Иль иволги напев

НА ПОСТУ. Белинский

НА ПОСТУ. Белинский Слава Белинского носит несколько мрачный, тиранический оттенок. Его назначили в соавторы к классикам. Жандарм от словесности, Белинский поставлен следить за русскими писателями — чтобы те не слишком высовывались за границу критического

2. «На манер серафима…»: реминисценции из «Пророка» Пушкина в поэзии Бродского

2. «На манер серафима…»: реминисценции из «Пророка» Пушкина в поэзии Бродского В большинстве случаев реминисценции из пушкинских текстов у Бродского указывают на темы и мотивы, общие для обоих поэтов, но иногда различно ими трактуемые. Одна из таких тем — тема

3. «Читатель мой, мы в октябре живем»: мотив «творческой осени» в поэзии Пушкина и Бродского

3. «Читатель мой, мы в октябре живем»: мотив «творческой осени» в поэзии Пушкина и Бродского Описание осенней природы в поэзии Иосифа Бродского часто обрамляется мотивом вдохновения. Изображение обнаженных деревьев и монотонных дождей сопровождается упоминанием о пере,

«Скрипи, мое перо…»: реминисценции из стихотворений Пушкина и Ходасевича в поэзии Бродского

«Скрипи, мое перо…»: реминисценции из стихотворений Пушкина и Ходасевича в поэзии Бродского Говоря о собственной поэзии и судьбе, Бродский часто прибегает к реминисценциям из Пушкина, которые вместе с цитатами из стихотворений Владислава Ходасевича образуют единый

2.2.5. Переоценка образа Лютера в концепции обмирщения поэзии («Заметки о поэзии»/«Вульгата»)

2.2.5. Переоценка образа Лютера в концепции обмирщения поэзии («Заметки о поэзии»/«Вульгата») Размышления Мандельштама о судьбах русской литературы продолжаются в «Заметках о поэзии», главные герои которых — Пастернак и Хлебников: «Когда я читаю „Сестру мою — жизнь“

Как белинский определил пафос поэзии пушкина

и этим разгадали бы тайну пафоса всей поэзии Пушкина…

Читая Гомера, вы видите возможную полноту художественного совершенства; но она не поглощает всего вашего внимания; не ей исключительно удивляетесь вы: вас более всего поражает и занимает разлитое в поэзии Гомера древнеэллинское миросозерцание и самый этот древнеэллинский мир. Вы на Олимпе среди богов, вы в битвах среди героев; вы очарованы этой благородною простотою, этою изящною патриархальностью героического века народа, некогда представлявшего в лице своем целое человечество; но поэт остается у вас как бы в стороне, и его художество вам кажется чем-то уже необходимо принадлежащим к поэме, и потому вам как будто не приходит в голову остановиться на нем и подивиться ему. В Шекспире вас тоже останавливает прежде всего не художник, а глубокий сердцеведец, мирообъемлющий созерцатель; художество же в нем как будто признается вами без всяких слов и объяснений. Так, рассуждая о великом математике, указывают на его заслуги науке, не говоря об удивительной силе его способности соображать и комбинировать до бесконечности предметы. В поэзии Байрона, прежде всего, обоймет вашу душу ужасом удивления колоссальная личность поэта, титаническая смелость и гордость его чувств и мыслей. В поэзии Гёте перед вами выступает поэтически созерцательный мыслитель, могучий царь и властелин внутреннего мира души человека. В поэзии Шиллера вы преклонитесь с любовию и благоговением перед трибуном человечества, провозвестником гуманности, страстным поклонником всего высокого и нравственно прекрасного. В Пушкине, напротив, прежде всего увидите художника, вооруженного всеми чарами поэзии, призванного для искусства, как для искусства, исполненного любви, интереса ко всему эстетически-прекрасному, любящего все и потому терпимого ко всему. Отсюда все достоинства, все недостатки его поэзии, – и если вы будете рассматривать его с этой точки, то с удвоенною полнотою насладитесь его достоинствами и оправдаете его недостатки, как необходимое следствие, как оборотную сторону его же достоинств.

Призвание Пушкина объясняется историею нашей литературы. Русская поэзия – пересадок, а не туземный плод. Всякая поэзия должна быть выражением жизни в обширном значении этого слова, обнимающего собою весь мир, физический и нравственный. До этого ее может довести только мысль. Но чтоб быть выражением жизни, поэзия прежде всего должна быть поэзиею. Для искусства нет никакого выигрыша от произведения, о котором можно сказать: умно, истинно, глубоко, но прозаично. Такое произведение похоже на женщину с великою душою, но с безобразным лицом: ей можно удивляться, но полюбить ее нельзя; а между тем немножко любви сделало бы счастливее, чем много удивления, не только ее, но и мужчину, в котором она, возбудила это удивление. Произведения непоэтические бесплодны во всех отношениях, между тем как произведения наполовину прозаические бывают полезны для общества и для частных людей; но они действуют и в этом отношении только наполовину. Где помнят начало поэзии, где поэзия явилась не как плод национальной жизни, а как плод цивилизации, там, для полного развития поэзии, нужно прежде всего выработать поэтическую форму; ибо, повторяем, поэзия прежде всего должна быть поэзиею, а потом уже выражать собою то и другое. Вот причина явления Пушкина таким, каким он был, и вот почему он ничем другим быть не мог. До него у нас не было даже предчувствия того, что такое искусство, художество, которое составляет собою одну из абсолютных сторон духа человеческого. До него поэзия была только красноречивым изложением прекрасных чувств и высоких мыслей, которые не составляли ее души, но к которым она относилась как удобное средство для доброй цели, как белила и румяны для бледного лица старушки-истины. Это мертвое понятие о пользе поэтической формы для выражения моральных и других идей породило так называемую дидактическую поэзию и было выражено Мерзляковым в следующих стихах, кажется, переведенных им из Тассо:

Так врач болящего младенца ко устам

Несет фиал, сластьми упитан по краям:

Счастливец, обольщен, пьет горькое целенье,

Обман ему дал жизнь, обман ему спасенье!

Наша русская поэзия до Пушкина была именно позолоченною пилюлею, подслащенным лекарством. И потому в ней истинная, вдохновенная и творческая поэзия только проблескивала временами в частностях, и эти проблески тонули в массе риторической воды. Много было сделано для языка, для стиха, кое-что было сделано и для поэзии; но поэзии как поэзии, то есть такой поэзии, которая, выражая то или другое, развивая такое или иное миросозерцание, прежде всего была бы поэзией – такой поэзии еще не было! Пушкин был призван быть живым откровением ее тайны на Руси. И так как его назначение было завоевать, усвоить навсегда русской земле поэзию, как искусство, так, чтоб русская поэзия имела потом возможность быть выражением всякого направления, всякого созерцания, не боясь перестать быть поэзиею и перейти в рифмованную прозу, – то естественно, что Пушкин должен был явиться исключительно художником.

Еще раз: до Пушкина были у нас поэты, но не было ни одного поэта-художника; Пушкин был первым русским поэтом-художником. Поэтому даже самые первые незрелые юношеские его произведения, каковы: «Руслан и Людмила», «Братья-разбойники», «Кавказский пленник» и «Бахчисарайский фонтан», отметили своим появлением новую эпоху в истории русской поэзии. Все, не только образованные, даже многие просто грамотные люди, увидели в них не просто новые поэтические произведения, но совершенно новую поэзию, которой они не знали на русском языке не только образца, но на которую они не видали никогда даже намека. И эти поэмы читались всею грамотною Россиею; они ходили в тетрадках, переписывались девушками, охотницами до стишков, учениками на школьных скамейках украдкою от учителя, сидельцами за прилавками магазинов и лавок. И это делалось не только в столицах, но даже и в уездных захолустьях. Тогда-то поняли, что различие стихов от прозы заключается не в рифме и размере только, но что и стихи, в свою очередь, – могут быть и поэтические, и прозаические. Это значило уразуметь поэзию уже не как что-то внешнее, но в ее внутренней сущности. Явись теперь на Руси поэт, который был бы неизмеримо выше Пушкина, его появление уже не могло бы наделать столько шума, возбудить такой общий, такой страстный энтузиазм, – потому что после Пушкина поэзия уже не невиданная, не неслыханная вещь. И по тому же самому теперь уже слишком слабый успех мог получить поэт, который, не уступая Пушкину в таланте, даже превосходя его в этом отношении, был бы подобно ему преимущественно художником.

Если в поименованных нами первых поэмах Пушкина видно так много этого художества, которым так резко отделились они от произведений прежних школ, то еще более художества в самобытных лирических пьесах Пушкина. Поэмы, о которых мы говорили, уже много потеряли для нас своей прежней прелести; мы уже пережили и, следовательно, обогнали их; но мелкие пьесы Пушкина, ознаменованные самобытностью его творчества, и теперь так же обаятельно прекрасны, как и были во время появления их в свет. Это понятно: поэма требует той зрелости таланта, которую дает опыт жизни, – и этой зрелости нет нисколько в «Руслане и Людмиле», «Братьях-разбойниках» и «Кавказском пленнике», а в «Бахчисарайском фонтане» заметен только успех в искусстве; но юность – самое лучшее время для лирической поэзии. Поэма требует знания жизни и людей, требует создания характеров, следовательно, своего рода драматизировки; лирическая поэзия требует богатства ощущений, – а когда же грудь человека наиболее богата ощущениями, как не в лета юности?

Тайна пушкинского стиха была заключена не в искусстве «сливать послушные слова в стройные размеры и замыкать их звонкою рифмой», но в тайне поэзии. Душе Пушкина присущна была прежде всего та поэзия, которая не в книгах, а в природе, в жизни, – присущно художество, печать которого лежит на «полном творении славы». Разум, это – дух жизни, душа ее; поэзия, это – улыбка жизни, ее светлый взгляд, играющий всеми переливами быстро сменяющихся ощущений. Бывают женщины, одаренные от природы редкою красотою, но которых строго правильные черты лица поражают какою-то сухостью, а движения лишены грации: такие женщины могут быть по-своему ослепительно блестящи и возбуждать удивление; но их появление не заставит ничье сердце забиться от неведомого волнения, их красота не родит любви, а красота, не сопутствуемая харитою любви, лишена жизни, лишена поэзии. Так точно и природа, и жизнь возбуждали бы только холодное удивление, если б они не были насквозь проникнуты поэзиею; не любовью – небесным огнем жизни, а холодною сыростью могилы веяло бы от них. Пусть светила небесные образуют собою стройные миры: не тем только возвышают они душу созерцающего их человека, но поэзиею своего таинственного мерцания, но дивною красотою живой игры своих бледно-огнистых лучей: в их стройном ходе Пифагор видел не одну математику в факте, но и слышал гармонию миров… Если б солнце только грело и светило, оно было бы не более, как огромный фонарь, огромная печка; но оно проливает на землю яркий, весело дрожащий, радостно играющий луч, – и земля встречает этот луч улыбкою, а в этой улыбке – невыразимое очарование, неуловимая поэзия… Природа полна не одних органических сил – она полна и поэзии, которая наиболее свидетельствует о ее жизни: в ее вечном движении, в колыхании ее лесов, в трепете серебристого листа, на котором любовно играет луч солнца, в ропоте ручья, в веянии ветра, волнующего золотистую жатву, разлит для человека таинственный блеск и слышатся ему живые голоса, то грустные и одинокие, как звуки эоловой арфы, то веселые и радостные, как песнь взвивающегося под небеса жаворонка… Человек еще более исполнен поэзии. Отчего вам так хочется расцеловать этого ребенка, шумно играющего на лугу, отчего так пленяют вас и его блестящие чистою радостию глаза, его дышащая блаженством улыбка, живость и резвость его движений? – Что общего между вами, измученным жизнью, опытом и житейскими заботами, вами, человеком пожилым и мудрым, и между им, ничего непонимающим, почти бессознательным существом? Зачем же, торопливо бежа по важному делу с озабоченным видом, вы вдруг остановились на лугу, забыв ваши важные дела, и с улыбкою умиления смотрите на это дитя, и чело ваше разгладилось и прояснело, забота на миг слетела с него, и улыбка счастия на мгновение осветила ваше угрюмое лицо, как луч солнца, проникнувший сквозь щель в мрачное подземелье и трепетно заигравший на его сыром полу. Оттого, что вид этого дитяти пахнул на вас поэзиею жизни… Вот прекрасная, молодая женщина; в чертах лица ее вы не находите никакого определенного выражения. – это не олицетворение чувства, души, доброты, любви, самоотвержения, возвышенности мыслей и стремлений, словом, ничто не говорит вам в этом лице ни о каком резко выпечатавшемся нравственном качестве: оно

• «
• 1
• …
• 4
• 5
• 6
• …
• 13
• »

Сочинения Александра Пушкина. Статья первая

Однако, подчеркивая «принцип» класса, Белинский далек от той вульгаризации творчества Пушкина, которая была свойственна некоторым критикам впоследствии.

Белинский отмечает относительно прогрессивную роль «просвещенного» дворянского общества в эпоху Пушкина. Более того: Пушкин поднялся на неизмеримую высоту над предрассудками своего класса и отразил один из моментов в жизни русского общества с энциклопедической полнотой.

Статьи писались на протяжении трех с лишним лет. Естественно, что даже при единстве» общего замысла точка зрения Белинского на Пушкина с годами изменялась. Белинский двигался, к все более глубокой, исторической и социологической трактовке его творчества с позиций демократа 40-х годов. Поразительная широта подхода Белинского к разрешению поставленной темы видна в самом плане статей.

В первой статье Белинский касается литературы XVIII века, – отмечая в ней два направления, идущие от Кантемира и Ломоносова, – одно сатирическое и другое – «одовоспевательное», которые частично сливались в поэзии Державина, но дали настоящий художественный синтез только в творчестве Пушкина. Во второй статье, переходя к характеристике Жуковского, Белинский развивает свою оригинальную концепцию романтизма (см. примеч. 216). Почти вся третья статья посвящена Батюшкову, прямому предшественнику Пушкина. С четвертой статьи начинается собственно исследование творчества Пушкина. Пятая статья открывается изложением критического credo Белинского. Центром этой статьи является замечательное рассуждение критика о пафосе поэзии, вообще и поэзии Пушкина в частности (см. примеч. 328). В шестой и седьмой статьях Белинский рассматривает поэмы Пушкина, прослеживая постепенное развитие его реализма. Подлинной вершиной всего пушкинского цикла являются восьмая и девятая статьи, в которых разбирается «Евгений Онегин». Это до сих пор во многих отношениях – лучшее из всего написанного о романе Пушкина. Десятая статья посвящена «Борису Годунову». Постепенно статьи о Пушкине переросли ранее намеченные рамки. По этому весной 1846 года, оставляя «Отечественные записки», Белинский должен был в последней (одиннадцатой) статье обозреть все оставшиеся неразобранными произведения Пушкина, среди которых были такие шедевры, как «Медный всадник», маленькие трагедии, «Пиковая дама», «Капитанская дочка». Естественно, что Белинский должен был ограничиться беглыми и краткими замечаниями о названных произведениях.

Не все из творческого наследия Пушкина оценено Белинским с одинаковой силой и глубиной. Белинский, например, явно недооценил «вольные» стихи, сказки и прозу Пушкина. Он почти вовсе не раскрыл связи поэта с движением декабристов. Однако это не снижает огромной ценности его критических суждений о Пушкине. Заканчивая свой труд. Белинский подчеркивал, что задача определения исторического и художественного значения поэта ни в коем случае не может считаться уже решенной. Пушкин принадлежит к вечно юным и развивающимся в сознании последующих поколений гениям. Каждое из них будет выносить свое суждение о поэте, и никогда это суждение не будет окончательным и исчерпывающим. Пушкин для Белинского был символом высокой талантливости русского народа.

Виссарион Белинский — Сочинения Александра Пушкина. Статья пятая

• 100
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5

Виссарион Белинский — Сочинения Александра Пушкина. Статья пятая краткое содержание

Исходным моментом в интерпретации творчества Пушкина Белинский выдвигает тезис: почвою поэзии Пушкина была живая русская действительность. Белинский отмечает относительно прогрессивную роль «просвещенного» дворянского общества в эпоху Пушкина. Более того: Пушкин поднялся на неизмеримую высоту над предрассудками своего класса и отразил один из моментов в жизни русского общества с энциклопедической полнотой.

Сочинения Александра Пушкина. Статья пятая — читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)

Но каким же образом уловить тайну личности поэта в его творениях? Что должно делать для этого при изучении произведений его?

Изучить поэта, значит не только ознакомиться, через усиленное и повторяемое чтение, с его произведениями, но и перечувствовать, пережить их. Всякий истинный поэт, на какой бы ступени художественного достоинства ни стоял, а тем более всякий великий поэт никогда и ничего не выдумывает, но облекает в живые формы общечеловеческое. И потому, в созданиях поэта, люди, восхищающиеся ими, всегда находят что-то давно знакомое им, что-то свое собственное, что они сами чувствовали или только смутно и неопределенно предощущали или о чем мыслили, но чему не могли дать ясного образа, чему не могли найти слово и что, следовательно, поэт умел только выразить. Чем выше поэт, то есть чем общечеловечественнее содержание его поэзии, тем проще его создания, так что читатель удивляется, как ему самому не вошло в голову создать что-нибудь подобное: ведь это так просто и легко! Сочинения, в которых люди ничего не узнают своего и в которых все принадлежит поэту, не заслуживают никакого внимания, как пустяки. На этой-то общности, по которой создание поэта столько же принадлежит всему человечеству, сколько и ему самому, – на этой-то общности и основывается возможность всем и каждому, в ком есть человеческое (то есть духовное, разумное), переживать произведения художника, изучая их. Пережить творения поэта – значит переносить, перечувствовать в душе своей все богатство, всю глубину их содержания, переболеть их болезнями, перестрадать их скорбями, переблаженствовать их радостью, их торжеством, их надеждами. Нельзя понять поэта, не будучи некоторое время под его исключительным влиянием, не полюбив смотреть его глазами, слышать его слухом, говорить его языком. Нельзя изучить Байрона, не быв некоторое время байронистом в душе, Гёте – гётистом, Шиллера – шиллеристом, и т. д. Конечно, такое добровольное подчинение чуждому влиянию есть еще только экстатическое увлечение поэтом, а не спокойное, строгое и истинное его понимание, – и до этого понимания можно дойти только через переход из восторженного увлечения к хладнокровно-спокойному созерцанию; но это увлечение поэтом есть первый и необходимый момент в процессе его изучения. И потому нельзя в одно время изучить более одного поэта, нельзя на это время не считать его выше всех других поэтов, нельзя не утратить своей способности понимать произведения других поэтов и восхищаться ими. Когда одна великая мысль до такой степени обоймет и наполнит собою человека, что сделается костью от костей его, плотью от плоти его, – в душе человека уже нет места для другой мысли!

Общечеловеческое безгранично только в своей идее; но, осуществляясь, оно принимает известный характер, известный колорит, так сказать. Оттого, хотя все великие поэты выражали В своих созданиях общечеловеческое, однакож, творения каждого из них отличаются своим собственным характером. Велик Шекспир и велик Байрон, но резкая черта отличает творения одного от творений другого. Чем выше поэт, тем оригинальнее мир его творчества, – и не только великие, даже просто замечательные поэты тем и отличаются от обыкновенных, что их поэтическая деятельность ознаменована печатью самобытного и оригинального характера. В этой характерной особности заключается тайна их личности и тайна их поэзии. Уловить и определить сущность этой особности, значит найти ключ к тайне личности и поэзии поэта.

В чем же должно искать этого ключа?

Каждое поэтическое произведение есть плод могучей мысли, овладевшей поэтом. Если б мы допустили, что эта мысль есть только результат деятельности его рассудка, мы убили бы этим не только искусство, но и самую возможность искусства. В самом деле, что мудреного было бы сделаться поэтом, и кто бы не в состоянии был сделаться поэтом по нужде, по выгоде или по прихоти, если б для этого стоило только придумать какую-нибудь мысль, да и втискать ее в придуманную же форму? Нет, не так это делается поэтами по натуре и призванию! У того, кто не поэт по натуре, пусть придуманная им мысль будет глубока, истинна, даже свята, – произведение все-таки выйдет мелочное, ложное, фальшивое, уродливое, мертвое – и никого не убедит оно, а скорее разочарует каждого в выраженной им мысли, несмотря на всю ее правдивость! Но между тем, так-то именно и понимает толпа искусство, этого-то именно и требует она от поэтов! Придумайте ей, на досуге, мысль получше, да потом и обделайте ее в какой-нибудь вымысел, словно брильянт в золото! Вот и дело с концом! Нет, не такие мысли и не так овладевают поэтом и бывают живыми зародышами живых созданий! Искусство не допускает к себе отвлеченных философских, а тем менее рассудочных идей: оно допускает только идеи поэтические, а поэтическая идея – это не силлогизм, не догмат, не правило, это – живая страсть, это пафос… Что такое пафос? – Творчество – не забава, и художественное произведение – не плод досуга или прихоти; оно стоит художнику труда; он сам не знает, как западает в его душу зародыш нового произведения, он носит и вынашивает в себе зерно, поэтической мысли, как носит и вынашивает мать младенца в утробе своей; процесс творчества имеет аналогию с процессом деторождения и не чужд мук, разумеется духовных, этого физического акта. И потому, если поэт решится на труд и подвиг творчества, значит, что его к этому движет, стремит какая-то могучая сила, какая-то непобедимая страсть. Эта сила, эта страсть – пафос. В пафосе поэт является влюбленным в идею, как в прекрасное, живое существо, страстно проникнутым ею, – и он созерцает ее не разумом, не рассудком, не чувством и не какою-либо одною способностью своей души, но всею полнотою и целостью своего нравственного бытия, – и потому идея является в его произведении не отвлеченною мыслью, не мертвою формою, а живым созданием, в котором живая красота формы свидетельствует о пребывании в ней божественной идеи и в котором нет черты, свидетельствующей о сшивке или спайке, – нет границы между идеею и формою, но та и другая являются целым и единым органическим созданием. Идеи истекают из разума; но живое творит и рождает не разум, а любовь. Отсюда ясно видна разница между идеею отвлеченною и поэтическою: первая – плод ума, вторая – плод любви, как страсти. Но отчего же, скажут, называть это пафосом, а не страстью? – Оттого, что слово «страсть» заключает в себе понятие более чувственное, тогда как слово «пафос» заключает в себе понятие более нравственное. В страсти много индивидуального, личного, своекорыстного, темного, в ней может быть даже низкое и подлое; потому что можно питать страсть не только к женщине, но и к женщинам, не только к славе, но и к почестям, можно питать страсть к деньгам, к вину, к гастрономии. В страсти много чисто чувственного, кровного, нервического, телесного, земного. Под «пафосом» разумеется тоже страсть, и притом соединенная с волнением крови, с потрясениям всей нервной системы, как и всякая другая страсть; но пафос всегда есть страсть, возжигаемая в душе человека идеею и всегда стремящаяся к идее, – следовательно, страсть чисто духовная, нравственная, небесная. Пафос простое умственное постижение идеи превращает в любовь к идее, полную энергии и страстного стремления. В философии идея является бесплотною; через пафос она превращается в дело, в действительный факт, в живое создание. От слова пафос, или патос (pathos), происходит слово патетический, наиболее употребляемое в отношении к драматической поэзии, как к наиболее исполненной пафоса по своей сущности. Но мы лучше объясним значение пафоса указанием на него в великих произведениях искусства.

NN

ðÒÅÄ. ðÏÚ-ÃÉÑ

îÁÚ×ÁÎÉÅ

á×ÔÏÒ

òÁÓÛÉÆÒÏ×ËÁ

29 ÍÁÒÔÁ 2011 Ç.

31 ÍÁÒÔÁ 2014 Ç

31 ÍÁÒÔÁ 2015 Ç.

31 ÍÁÒÔÁ 2016 Ç.

30 ÁÐÒÅÌÑ 2019 Ç.

30 ÍÁÒÔÁ 2020 Ç.

30 ÍÁÒÔÁ 2021 Ç.

1

1

ëÏÍÅÄÉÑ

296045

617472

703964

590358

74833

76935

221423

2

8

óÂÏÒÎÉË ÐÏÜÍ

49450

42955

45719

57352

34556

34806

200263

3

10

óÂÏÒÎÉË ÓÔÉÈÏÔ×ÏÒÅÎÉÊ

38183

33291

37514

43353

33169

34174

176749

4

35

óÂÏÒÎÉË ÓÔÉÈÏ×

—

28981

27678

30683

18898

16120

84279

5

5

òÁÓÓËÁÚ

—

24954

34678

40618

38425

41558

65603

6

18

òÏÍÁÎ

137039

300478

469788

466827

19542

23113

58262

7

9

òÁÓÓËÁÚ

20300

52537

55100

69571

22617

34263

55894

8

2

óÔÁÔØÑ

38721

54497

69889

68361

57887

51614

54437

9

6

òÁÓÓËÁÚ

19788

34475

39803

54068

35885

39951

50015

10

19

óÂÏÒÎÉË ÓÔÉÈÏ×

40291

30258

28196

27289

21297

23017

46293

11

4

òÏÍÁÎ

203669

410229

542741

587139

34250

42426

44622

12

3

òÏÍÁÎ

77217

67504

44863

46830

50107

48633

40639

13

12

þÔÏ ÔÁËÏÅ ÏÂÌÏÍÏ×ÝÉÎÁ?

óÔÁÔØÑ

—

—

—

—

30038

27083

38812

14

11

òÏÍÁÎ

138598

160314

286969

342868

24946

29494

35686

15

16

òÏÍÁÎ × ÓÔÉÈÁÈ

206380

150797

113393

116791

19957

23235

31453

16

14

óÔÁÔØÑ

—

—

—

—

33637

25571

30573

17

58

òÁÓÓËÁÚ

—

—

—

—

9663

12557

27860

18

26

òÁÓÓËÁÚ

—

—

—

—

16681

19141

27516

19

32

òÁÓÓËÁÚ

—

—

—

—

12424

16852

26896

20

25

óÔÁÔØÑ

23729

29115

66559

65411

19671

19511

26875

21

15

óÔÁÔØÑ

—

—

—

—

25409

25112

26553

22

17

ðÏÜÍÁ (ÒÏÍÁÎ)

194783

235649

141292

152379

42118

23221

25949

23

—

òÁÓÓËÁÚ

—

—

—

—

—

—

25920

24

30

òÁÓÓËÁÚ

—

—

—

—

13651

17750

24694

25

33

ðÏÜÍÁ

70301

345555

454355

298809

31924

16519

24585

26

20

óÂÏÒÎÉË ÓÔÉÈÏ×

—

—

—

—

18414

21583

24129

27

7

òÏÍÁÎ

—

—

—

—

36801

37379

23812

28

13

óÔÁÔØÑ

—

—

—

—

28642

26472

23105

29

38

ëÎÉÇÁ ÏÞÅÒËÏ×

—

—

60814

34027

15687

15548

23067

30

23

óÂÏÒÎÉË ÓÔÉÈÏ×

—

—

—

—

16152

20787

22738

31

78

   ç£ÔÅ éÏÇÁÎÎ ÷ÏÌØÆÇÁÎÇ æÏÎ

óÔÉÈÏÔ×ÏÒÅÎÉÅ

—

—

—

—

—

10739

22664

32

—

÷ ÄÕÒÎÏÍ ÏÂÝÅÓÔ×Å

ëÏÒÏÌÅÎËÏ ÷ÌÁÄÉÍÉÒ çÁÌÁËÔÉÏÎÏ×ÉÞ

ðÏ×ÅÓÔØ

—

—

—

—

—

—

21826

33

59

òÏÍÁÎ

76557

125313

133545

121767

12744

12442

21543

34

31

ôÒÁËÔÁÔ

—

24240

30573

31684

15537

17571

21281

35

39

ëÎÉÇÁ ÏÞÅÒËÏ×

—

—

—

—

14650

15115

21172

36

56

ðÏ×ÅÓÔØ

—

—

—

—

14521

12933

21024

37

98

   ïÓÔÒÏ×ÓËÉÊ áÌÅËÓÁÎÄÒ îÉËÏÌÁÅ×ÉÞ

ðØÅÓÁ

—

—

—

—

—

9240

20238

38

44

ðÏ×ÅÓÔØ

—

—

—

—

—

14598

20154

39

24

òÏÍÁÎ

68090

107193

126527

137843

30964

19817

19624

40

22

óÔÉÈÏÔ×ÏÒÅÎÉÅ

—

—

—

—

24556

20982

18879

41

54

óÔÁÔØÑ

—

—

—

—

14773

13070

18664

42

40

ðÏ×ÅÓÔØ

67615

81462

140137

169464

20580

14913

18406

43

36

òÏÍÁÎ

—

—

27330

24257

17587

16102

17842

44

37

ôÒÁËÔÁÔ

—

—

—

—

14889

15577

17776

45

41

òÁÓÓËÁÚ

—

—

—

—

12890

14858

17402

46

—

÷ÅÞÅÒ ÎÁ ÂÉ×ÕÁËÅ

âÅÓÔÕÖÅ×-íÁÒÌÉÎÓËÉÊ áÌÅËÓÁÎÄÒ áÌÅËÓÁÎÄÒÏ×ÉÞ

ðÏ×ÅÓÔØ

—

—

—

—

—

—

17225

47

34

òÏÍÁÎ

70378

129717

128430

113670

19525

16495

17019

48

47

òÏÍÁÎ

21940

33019

39903

42859

10583

14105

16935

49

21

òÏÍÁÎ

—

—

—

—

20497

21425

16928

50

92

ðÏÜÍÁ

—

—

—

—

10529

9560

16331

51

45

òÏÍÁÎ

83089

127795

149036

145756

21404

14428

16278

52

91

òÅÞÉ

—

—

—

—

10454

9648

16205

53

69

ëÎÉÇÁ ÏÞÅÒËÏ×

?

23878

33342

26675

11907

11114

15582

54

55

òÏÍÁÎ

—

—

28614

27445

12628

13008

15459

55

70

òÁÓÓËÁÚ

—

—

—

—

—

11069

15307

56

—

å×ÇÅÎÉÊ É àÌÉÑ

ëÁÒÁÍÚÉÎ îÉËÏÌÁÊ íÉÈÁÊÌÏ×ÉÞ

ðÏ×ÅÓÔØ

—

—

—

—

—

—

15131

57

90

ðÏÜÍÁ

—

—

—

—

11090

9755

15070

58

53

ðÏ×ÅÓÔØ

—

—

29489

31163

14407

13088

14994

59

48

òÏÍÁÎ

62433

97864

144919

154906

22014

14021

14851

60

80

   þÁÁÄÁÅ× ðÅÔÒ ñËÏ×ÌÅ×ÉÞ

ôÒÁËÔÁÔ

—

—

—

—

9620

10331

14755

61

46

óÂÏÒÎÉË ÓÔÉÈÏ×

—

—

—

—

15995

14238

14389

62

94

ðÏÜÍÁ

—

—

—

—

—

9535

14326

63

—

éÚÂÒÁÎÎÙÅ ÓÔÉÈÏÔ×ÏÒÅÎÉÑ

äÉËÉÎÓÏÎ üÍÉÌÉ

óÂÏÒÎÉË ÓÔÉÈÏ×

—

—

—

—

—

—

14120

64

66

óÔÁÔØÑ

—

—

—

—

13008

11215

14313

65

43

ðØÅÓÁ

88153

107939

94928

114311

14921

14647

14184

66

—

ìÅ×ÛÁ

ìÅÓËÏ× îÉËÏÌÁÊ óÅÍÅÎÏ×ÉÞ

ðÏ×ÅÓÔØ

—

—

—

—

—

—

14062

67

86

ðØÅÓÁ

—

—

—

—

11107

9985

14031

68

57

òÏÍÁÎ

43198

57132

91486

60523

12855

12667

14008

69

—

ó×ÏÉ É ÞÕÖÉÅ

òÁÓÓËÁÚ

—

—

—

—

—

—

14003

70

60

   çÏÇÏÌØ îÉËÏÌÁÊ ÷ÁÓÉÌØÅ×ÉÞ

ðÏ×ÅÓÔØ

—

—

—

—

9562

12428

13668

71

52

òÁÓÓËÁÚ

—

—

—

—

16112

13106

13668

72

67

óÔÁÔØÑ

—

—

—

—

10256

11205

13462

73

—

íÅÒÔ×ÙÅ ÄÕÛÉ. ôÏÍ ×ÔÏÒÏÊ

ðÏÜÍÁ (ÒÏÍÁÎ)

—

—

—

—

—

—

13295

74

82

òÁÓÓËÁÚ

—

—

—

—

9969

10318

13276

75

97

ðÏÜÍÁ

—

—

—

—

—

9315

12985

76

—

áÎÎÁ óÎÅÇÉÎÁ

ðÏÜÍÁ

—

—

—

—

—

—

12978

77

79

óÂÏÒÎÉË ÒÁÓÓËÁÚÏ×

—

—

—

—

12307

10388

12923

78

—

óÐÑÝÁÑ ËÒÁÓÁ×ÉÃÁ

ðÅÒÒÏ ûÁÒÌØ

óËÁÚËÁ

—

—

—

—

—

—

12778

79

42

òÁÓÓËÁÚ

—

—

—

—

—

14786

12757

80

28

óÂÏÒÎÉË ÒÁÓÓËÁÚÏ×

41350

28363

48322

54199

22755

18385

12485

81

62

ôÒÁËÔÁÔ

—

—

—

—

11603

12262

12475

82

29

óÔÉÈÏÔ×ÏÒÅÎÉÅ

—

—

—

—

—

18245

12465

83

73

óÔÁÔØÑ

—

—

—

—

14884

11004

12461

84

—

óÏÌÏ×ØÉÎÙÊ ÓÁÄ

ðÏÜÍÁ

—

—

—

—

—

—

12379

85

—

íÁÔÅÏ æÁÌØËÏÎÅ

íÅÒÉÍÅ ðÒÏÓÐÅÒ

îÏ×ÅÌÌÁ

—

—

—

—

—

—

12140

86

—

ïÄÙ ÐÏÈ×ÁÌØÎÙÅ É ÏÄÙ ÄÕÈÏ×ÎÙÅ

ìÏÍÏÎÏÓÏ× íÉÈÁÉÌ ÷ÁÓÉÌØÅ×ÉÞ

óÂÏÒÎÉË ÓÔÉÈÏ×

—

—

—

—

—

—

12114

87

76

ðÉÓØÍÏ

—

—

—

—

—

10813

12000

88

74

óÔÁÔØÑ

—

—

—

—

12637

10997

11761

89

51

òÁÓÓËÁÚ

96873

110090

137927

131502

15949

13196

11759

90

50

üÓÓÅ

—

—

—

—

—

13931

11746

91

—

íÁËÓÉÍËÁ

óÔÁÎÀËÏ×ÉÞ ëÏÎÓÔÁÎÔÉÎ íÉÈÁÊÌÏ×ÉÞ

òÁÓÓËÁÚ

—

—

—

—

—

—

11694

92

—

ïÞÅÒË

—

—

—

—

—

—

11596

93

61

òÁÓÓËÁÚ

—

—

—

—

10745

12378

11585

94

83

ðØÅÓÁ

—

—

—

—

11311

10284

11584

95

93

óÂÏÒÎÉË ÒÁÓÓËÁÚÏ×

—

—

—

—

12653

9555

11464

96

—

çÁÍÌÅÔ É äÏÎ-ëÉÈÏÔ

òÅÞØ

—

—

—

—

—

—

11431

97

72

òÁÓÓËÁÚ

—

—

—

—

10431

11055

11371

98

—

Allez!

òÁÓÓËÁÚ

—

—

—

—

—

11069

11136

99

65

òÏÍÁÎ

53074

119226

156769

174684

16047

11253

11033

100

—

òÕÓØ

ðÏÜÍÁ

—

—

—

—

—

—

10979