Сочинения в прозе и стихах константина батюшкова батюшков константин николаевич

29 мая 1787 года родился поэт константин батюшков. личное дело константин николаевич батюшков 1787 1855 родился в вологде

 29 мая 1787 года родился поэт Константин Батюшков.

Личное дело

Константин Николаевич Батюшков (1787 – 1855) родился в Вологде в дворянской семье. Детство провел в родовом имении отца, селе Даниловском Бежецкого уезда Тверской губернии. В 1797 году умерла его мать, несколько последних лет жизни страдавшая психическим заболеванием.

В том же  1797 году Константин Батюшков начинает учиться в Петербурге в пансионе учителя французской словесности в Сухопутном шляхетном корпусе Жакино, в 1800 году переходит в пансион учителя морского кадетского корпуса Триполи, где осваивает итальянский язык.

По окончании учения в 1802 году Батюшков остался в Петербурге у своего двоюродного дяди М. Н. Муравьева, под его влиянием начал изучать латинский язык и античную литературу. Поступил на службу в министерство народного просвещения на должность «письмоводителя по Московскому университету».

В Петербурге Батюшков знакомится со многими молодыми литераторами, членами «Вольного общества любителей словесности, наук и художеств». Особенно тесная дружба связывает его с Николаем Гнедичем. Первое опубликованное стихотворение Батюшкова «Послание к стихам моим» появляется на страницах «Новости русской литературы» в январе 1805 года, далее его стихи печатаются в «Северном вестнике», «Журнале русской словесности», «Лицее».

В 1807 году Батюшков записывается в ополчение и принимает участие в войне с наполеоновской Францией. В сражение под Гейсбергом получает тяжелое ранение. Лечится от раны в Риге, затем отправляется в деревню к отцу, а после едет в Петербург. После женитьбы отца вместе с сестрами поселяется в имении Хантоново Череповецкого уезда Новгородской губернии, оставшемся в наследство от матери. В 1808 году снова отправляется на военную службу, участвует в русско-шведской войне. Одновременно пишет стихи и начинает переводить на русский поэму Тассо «Освобожденный Иерусалим».

По окончании войны поэт получил длительный отпуск, который провел частично в имении, а частично — в Москве, где познакомился с Александром Воейковым, Василием Пушкиным, Петром Вяземским, Василием Жуковским и Николаем Карамзиным. Летом 1810 года долго гостил в Остафьеве у Вяземских.

В 1810 году Батюшков подал в отставку и проводил время то в Хантонове, то в Москве, пока Николай Гнедич не уговорил его поступить на службу в Публичную библиотеку. Его начальником стал давний знакомый Алексей Оленин, а сослуживцами – Гнедич и Крылов.

Из-за болезни Батюшков не смог сразу принять участие в войне 1812 года. Только в марте 1813 года ему удалось вновь попасть на военную службу. Батюшков становится адъютантом генерала Раевского. Участвует в заграничном походе русской армии, включая Битву народов под Лейпцигом, в которой Раевский был ранен. Вместе с раненым командиром остался в Веймаре, где увлекся немецкой литературой и начал изучать немецкий язык.

В 1814 году участвовал в боях во Франции. После занятия русскими войсками Парижа прожил там два месяца. Получив отпуск, совершил поездку в Лондон, а затем через Стокгольм вернулся в Россию.

В конце 1815 году Батюшков вновь уходит в отставку, чтобы заняться литературной деятельностью. Он проводит большую часть времени в Хантонове, готовит к печати собрание своих сочинений, активно участвует в литературной полемике, пользуется большой известностью как поэт.

При вступлении в Московское общество любителей русской словесности Батюшков произнес речь «О влиянии легкой поэзии на русский язык», где подчеркивал важность несерьезных поэтических жанров для развития языка, так как они требуют сочетания высокой гармоничности с ясностью и простотой. Батюшков говорил: «В легком роде поэзии читатель требует возможного совершенства, чистоты выражения, стройности в слоге, гибкости, плавности; он требует истины в чувствах и сохранения строжайшего приличия во всех отношениях».

Батюшков также становится членом Вольного общества любителей словесности в Петербурге и «Арзамаса».

В октябре 1817 года выходит в свет собрание сочинений Батюшкова под названием «Опыты в стихах и прозе». Вскоре после этого он добился назначения в русскую дипломатическую миссию в Неаполе и 19 ноября 1818 года отправился в Италию. Побывал в Вене, Венеции, видел карнавал в Риме, посетил Помпеи, поднялся на Везувий. Но уже в пути здоровье его ухудшается. Батюшков все чаще жалуется на различные недомогания, а также на тяжкое душевное состояние.

В 1821 году Батюшков получает бессрочный отпуск для лечения. Едет на воды в Теплиц, затем отправляется в Дрезден. Оттуда обращается к министру иностранных дел с просьбой полностью уволить его со службы. Батюшков увлекается мистицизмов, состояние его все чаще мрачное. Он уничтожает все написанное им в Италии. Весной 1822 года приезжает в Петербург, оттуда отправляется на воды на Кавказ, затем в Крым. Признаки душевного заболевания усиливаются.

Острая стадия болезни началась в 1823 году, когда Батюшков был в Симферополе. У него развилась мания преследования. Батюшков сжег свою библиотеку, трижды покушался на самоубийство. В апреле его в сопровождении врача отправляют в столицу. Временное улучшение вновь сменяется обострением болезни.

В первой половине 1824 года Батюшкова отправляют в психиатрическую клинику доктора Пиница в Зонненштейне (Саксония), где он находится до 1828 года. Но лечение не имело успеха. Батюшков в сопровождении врача Дитриха отправляет в Москву. Состояние его во время пути было то восторженным, когда он громко читал русские, французские и итальянские стихи и «переживал минуты, носящие характер осмысленности», то подавленным, когда он «не выказывал ни к кому ни участия, ни любви, из его рта выходили только проклятия, угрозы и слова ненависти».

По приезде в Москву поэт жил в доме на Грузинах, в Тишинском переулке. Болезнь не отступала. Батюшкова мучили то приступы мании преследования и ненависти к окружающим, то мании величия, когда он называл себя «богом Константином». Часто повторял: «Хочу смерти и покоя».

В 1829 году психическая болезнь проявилась и у сестры Батюшкова, Александры Николаевны. В 1833 году Батюшков был окончательно уволен со службы. По ходатайству Жуковского ему была назначена пенсия. Батюшкова перевезли в Вологду, в дом его племянника, Г. А. Гревенса, где он провел много лет без улучшения состояния, никого не узнавая.

Умер Константин Батюшков от тифа 7 (19) июля 1855 года.

Сочинения в прозе и стихах константина батюшкова батюшков константин николаевич

Орест Кипренский. Портрет Константина Батюшкова. 1815г.

Чем знаменит

Батюшкова чаще всего называют предтечей Пушкина в русской поэзии. Влияние Батюшкова на язык русской поэзии действительно очень велико. Вдохновляясь лучшими образцами французской, итальянской и античной поэзии, он смог добиться удивительной музыкальности и богатства звучания. Плетнев говорил о нем: «Батюшков… создал для нас ту элегию, которая Тибулла и Проперция сделала истолкователями языка граций. У него каждый стих дышит чувством; его гений в сердце. Оно внушило ему свой язык, который нежен и сладок, как чистая любовь…». Пушкин восклицал по поводу строк Батюшкова: «Звуки италианские! Что за чудотворец этот Батюшков».

В ранний период творчества Батюшков пишет анакреонтические стихотворения, воспевавшие радости жизни и принесшие ему славу «русского Парни» («Вакханка», «Веселый час», «Мои пенаты»). Затем, после участия в войне, в его стихах всё чаще появляются меланхолические, религиозные и трагические мотивы («Разлука», «Тень друга», «Пробуждение», «Мой гений», «К другу», «Надежда», «Таврида»). Непосредственные впечатления о войне отразились в стихотворениях «Пленный», «Судьба Одиссея», «Переход через Рейн» и других. Исследователи отмечают, что Батюшков нередко выходил за пределы жанровых канонов его времени: в элегию он ввел гедонистические мотивы («Веселый час»), историческую тематику («На развалинах замка в Швеции», «Умирающий Тасс», «Гезиод и Омир, соперники», «Переход через Рейн»), в посланиях он отходит от сатирической традиции и превращает стихотворение в интимное повествовании о жизни частного человека («Мои Пенаты»). Вскоре по проложенному Батюшковым пути пойдут поэты-романтики.

О чем надо знать

Батюшков писал о себе: «Что говорить о стихах моих! Я похож на человека, который не дошел до цели своей, а нес он на голове красивый сосуд, чем-то наполненный. Сосуд сорвался с головы, упал и разбился вдребезги, поди узнай теперь, что в нем было». Психическое заболевание Константина Батюшкова, видимо, был наследственным. На это указывают судьбы его матери и сестры. Приступы тревоги, отчаяния и уныния нередко одолевали поэта задолго до 1823 года. Еще в 1815 году Батюшков писал Жуковскому: «С рождения я имел на душе черное пятно, которое росло с летами и чуть было не зачернило всю душу. Бог и рассудок спасли. Надолго ли – не знаю!». В том же году Батюшков перенес сильное нервное расстройство из-за разрыва с невестой. Из-за острых приступов хандры и «охоты к перемене мест» Батюшков почти не жил на одном месте более полугода. В деревне он страдал от одиночества, а оказываясь в Москве или Петербурге мечтал об уединении.

3 апреля 1830 года в дом в Тишинском переулке, где поэт жил под надзором доктора Дитриха, его родные пригласили священника, чтобы отслужить всенощную. На службе присутствовал Пушкин. После службы он вошел в комнату Батюшкова и попытался заговорить с ним, но больной его не узнал. Предполагают, что под впечатлением от этой встречи Пушкин написал стихотворение «Не дай мне бог сойти с ума…».

Прямая речь

О, память сердца! Ты сильней
Рассудка памяти печальной
И часто сладостью своей
Меня в стране пленяешь дальней.
Я помню голос милых слов,
Я помню очи голубые,
Я помню локоны златые
Небрежно вьющихся власов.
Моей пастушки несравненной
Я помню весь наряд простой,
И образ милый, незабвенный
Повсюду странствует со мной.
Хранитель — Гений мой — любовью
В утеху дан разлуки он:
Засну ль? приникнет к изголовью
И усладит печальный сон.
Константин Батюшков «Мой Гений» (1815)

Недавно я имел случай познакомиться с странным человеком, каких много! Вот некоторые черты его характера и жизни.

Ему около тридцати лет. Он то здоров, очень здоров, то болен, при смерти болен. Сегодня беспечен, ветрен, как дитя; посмотришь завтра – ударился в мысли, в религию и стал мрачнее инока. Лицо у него точно доброе, как сердце, но столь же непостоянное. Он тонок, сух, бледен, как полотно. Он перенес три войны и на биваках был здоров, в покое – умирал! В походе он никогда не унывал и всегда готов был жертвовать жизнию с чудесною беспечностию, которой сам удивлялся; в мире для него все тягостно, и малейшая обязанность, какого бы рода ни было, есть свинцовое бремя. Когда долг призывает к чему-нибудь, он исполняет великодушно, точно так, как в болезни принимают ревень, не поморщившись. Но что в этом хорошего? К чему служит это? Он мало вещей или обязанностей считает за долг, ибо его маленькая голова любит философствовать, но так криво, так косо, что это вредит ему бесперестанно. Он служил в военной службе и в гражданской: в первой очень усердно и очень неудачно; во второй удачно и очень не усердно. Обе службы ему надоели, ибо поистине он не охотник до чинов и крестов. А плакал, когда его обошли чином и не дали креста. Как растолкуют это? Он вспыльчив, как собака, и кроток, как овечка. В нем два человека: один – добр, прост, весел, услужлив, богобоязлив, откровенен до излишества, щедр, трезв, мил; другой человек – не думайте, чтобы я увеличивал его дурные качества, право не г, и вы увидите сами почему, – другой человек – злой, коварный, завистливый, жадный, иногда корыстолюбивый, но редко; мрачный, угрюмый, прихотливый, недовольный, мстительный, лукавый, сластолюбивый до излишества, непостоянный в любви и честолюбивый во всех родах честолюбия. Этот человек, то есть черный, – прямой урод. Оба человека живут в одном теле. Как это? Не знаю; знаю только, что у нашего чудака профиль дурного человека, а посмотришь в глаза, так найдешь доброго: надобно только смотреть пристально и долго. За это единственно я люблю его! Горе, кто знает его с профили! Послушайте далее. Он имеет некоторые таланты и не имеет никакого. Ни в чем не успел, а пишет очень часто. Ум его очень длинен и очень узок. Терпение его, от болезни ли, или от другой причины, очень слабо; внимание рассеянно, память вялая и притуплена чтением; посудите сами, как успеть ему в чем-нибудь? В обществе он иногда очень мил, иногда очень нравился каким-то особенным манером, тогда как приносил в него доброту сердечную, беспечность и снисходительность к людям; но как стал приносить самолюбие, уважение к себе, упрямство и душу усталую, то все увидели в нем человека моего с профили. Он иногда удивительно красноречив: умеет войти, сказать; иногда туп, косноязычен, застенчив. Он жил в аде, он был на Олимпе. Это приметно в нем. Он благословен, он проклят каким-то гением. Три дни думает о добре, желает сделать доброе дело – вдруг недостанет терпения, на четвертый он сделается зол, неблагодарен: тогда не смотрите на профиль его! Он умеет говорить очень колко; пишет иногда очень остро насчет ближнего. Но тот человек, то есть добрый, любит людей и горестно плачет над эпиграммами черного человека. Белый человек спасает черного слезами перед творцом, слезами живого раскаяния и добрыми поступками перед людьми. Дурной человек все портит и всему мешает: он надменнее сатаны, а белый не уступает в доброте ангелу-хранителю. Каким странным образом здесь два составляют одно? зло так тесно связано с добром и отличено столь резкими чертами? Откуда этот человек или эти человеки, белый и черный, составляющие нашего знакомца? Но продолжим его изображение.

Он – который из них, белый или черный – он или они оба любят славу. Черный все любит, даже готов стать на колени и Христа ради просить, чтобы его похвалили: так он суетен; другой, напротив того, любит славу, как любил ее Ломоносов, и удивляется черному нахалу. У белого совесть чувствительна, у другого – медный лоб. Белый обожает друзей и готов для них в огонь; черный не даст и ногтей обстричь для дружества, так он любит себя пламенно.

Но в дружестве, когда дело идет о дружестве, черному нет места: белый на страже. В любви .. но не кончим изображение, оно и гнусно и прелестно! Все, что ни скажешь хорошего насчет белого, черный припишет себе. Заключим: эти два человека или сей один человек живет теперь в деревне и пишет свой портрет пером по бумаге. Пожелаем ему доброго аппетита, он идет обедать. Это я. Догадались ли теперь?

Из записной книжки Константина Батюшкова (1817)

Известие твое о Батюшкове меня сокрушает… Мы все рождены под каким-то бедственным созвездием. Не только общественное благо, но и частное не дается нам. Чорт знает как живем, к чему живем! На плахе какой-то роковой необходимости приносим на жертву друзей своих, себя, бытие наше. Бедный Батюшков, один в Симферополе, в трактире, брошенный на съедение мрачным мечтам расстроенного воображения — есть событие, достойное русского быта и нашего времени.
Из письма Петра Вяземского Александру Тургеневу 9 апреля 1823 года

В пышную, торжественную, но тяжелую, неуклюжую поэзию первого десятилетия XIX века Батюшков входит как смелый новатор, как яростный поборник тщательной работы над словом. Он не просто пишет стих, он отшлифовывает его как кусок мрамора. Хорошо знакомый с итальянским языком, он смело берется за труднейшую и, как тогда считали, невыполнимую задачу – перенести в русский стих, привыкший к неуклюжему величию державинских од, мелодичность и выразительность итальянского языка.
Батюшков не только оттачивал свой стих так, что тот лился как мелодия флейты, но заставлял русский язык, привыкший к славянизмам и варварским усечениям, звучать всей причудливой гаммой итальянской речи. – «Звуки итальянские, что за чудотворец этот Батюшков!» – восторженно писал Пушкин на полях одного из его стихотворений. И со стороны мелодики стиха, выпуклости образов у Батюшкова, действительно, нет соперников в поэзии пушкинского периода, кроме самого Пушкина.
Пушкин шел за Батюшковым и по следам Батюшкова. Он почти полностью проделал весь путь его творческого развития, но для этого ему понадобилась не целая жизнь, как Батюшкову, а всего 3-4 года. Все стихотворения Пушкина, относящиеся к так называемому лицейскому периоду (1814-1818), связаны с именем Батюшкова. Батюшков не был великим поэтом, но взволнованное дыхание его стиха с гениальной силой зазвучало именно в мощных ямбах Пушкина. После Батюшкова приход Пушкина был уже исторически подготовлен.

Юрий Домбровский

Ты знаешь, что изрек,
Прощаясь с жизнию, седой Мельхиседек?
Рабом родится человек,
Рабом в могилу ляжет,
И смерть ему едва ли скажет,
Зачем он шел долиной чудной слез,
Страдал, рыдал, терпел, исчез?
Константин Батюшков

Шесть фактов о Константине Батюшкове

  • Первой литературной работой Константина Батюшкова стал перевод на французский язык слова митрополита Платона по случаю коронации Александра I.
  • Среди стихотворений Батюшкова есть и подражание знаменитой оде Горация «К Мельпомене». Это одно из немногих его стихотворений, написанных в годы болезни.
  • В «Арзамасе» Батюшков носил прозвище Ахилл.
  • Элегия Батюшкова «Мой Гений» была положена на музыку М. И. Глинкой.
  • Батюшков упоминается в стихотворении Мандельштама «Нет, не луна, а светлый циферблат». Слова Батюшкова, приводимые в стихотворении, взяты из записок доктора Дитриха («Он спрашивал сам себя несколько раз во время путешествия, глядя на меня с насмешливой улыбкой и делая рукой движение, как будто бы он достает часы из кармана: ″Который час?″ — и сам отвечал себе: ″Вечность″»).
  • Батюшков похоронен в Спасо-Прилуцком монастыре (ныне на окраине Вологды). Могила сохранилась.

Материалы о Константине Батюшкове

Статья о Константине Батюшкове в русской Википедии

Константин Батюшков в проекте «Хронос»

Статья о Константине Батюшкове в энциклопедии «Кругосвет»

Сочинения в библиотеке Максима Мошкова

Константин Батюшков в библиотеке «ImWerden»

Кирилл Кобрин «Человек, которому (не) повезло»

Константин Батюшков в Фундаментальной электронной библиотеке «Русская литература и фольклор»

Сайт, посвященный Константину Батюшкову

На чтение 9 мин. Просмотров 8 Опубликовано

Жанр, направление и размер

Данное стихотворение следует выделить из массы лирических произведений Константина Николаевича, ведь «Мои пенаты» — своеобразное воплощение идеала традиции русского послания. Батюшков, можно сказать, показал всему русскому литературному миру, как должно строиться послание, поэтому жанр стихотворения определятся сам собой.

Говоря о направлении лирики Константина Батюшкова, стоит отметить, что поэт чаще всего обращался к философской лирике, ставил перед собой те вопросы, на которые ответ найти просто невозможно — смысл жизни, ее скоротечность, природа эмоций и чувств. Кроме того, это произведение анакреонтическое. То есть, в нем изобилуют отсылки к древнегреческой культуре, философские мотивы и типичные для древнегреческой мифологии образы.

Также стоит отдельно упомянуть, что Батюшков практически всегда писал в стихотворном размере ямб. Сам автор говорил, что размер выбирает поэта, что только один стихотворный размер способен передать голос литератора.

Отличительной чертой Батюшкова является правдивость повествования: «Живи, как пишешь и пиши, как живёшь. .. ».

Творчество К.Н. Батюшкова

Первый период творчества (1802-1812)

В ранний период творчества Батюшков писал анакреонтические стихи, воспевая радости жизни: «Вакханка», «Веселый час», «Мои пенаты». Много переводил греческих авторов. Это была «лёгкая поэзия», прославлявшая дружбу, любовь, право человека жить в соответствии со своими внутренними потребностями.

kpb.jpg

О. Кипренский. Портрет К. Батюшкова Главными жанрами этого периода были послания, посвящения, надписи, эпиграммы, стихотворные шутки. Элегии ещё не занимали самого главного места в его творчестве.

К. Батюшков «Весёлый час» (отрывок)

Вы, други, вы опять со мною, Под тенью тополей густою, С златыми чашами в руках, С любовью, с дружбой на устах!

Други! сядьте и внемлите Музы ласковой совет. Вы счастливо жить хотите На заре весенних лет? Отгоните призрак славы! Для веселья и забавы Сейте розы на пути; Скажем юности: лети! Жизнью дай лишь насладиться; Полной чашей радость пить: Ах! не долго веселиться И не веки в счастьи жить!

Но вы, о други, вы со мною, Под тенью тополей густою, С златыми чашами в руках, С любовью, с дружбой на устах.

Батюшков старался быть искренним в своём творчестве, избегать всего надуманного, искусственного. Чуждался он и иносказаний, намёков, пафоса. Его девизом были слова «живи, как пишешь, и пиши, как живешь». Батюшков участвовал в войне против Наполеона в 1807 г., в 1808 г. – со шведами, принял участие в заграничном походе 1813-1814 гг. В более поздние годы поэзия Батюшкова приобретает элегические и трагические мотивы, что является отражением перенесенного им духовного кризиса: «Надежда», «Мой гений», «Разлука», «Умирающий Тасс» и др. В 1809-1811 гг. он написал несколько лучших своих стихотворений: «Воспоминание 1907 года», переводы из римского поэта Тибулла, большое дружеское послание к Жуковскому и Вяземскому «Мои пенаты» и сатиру «Видение на берегах Леты». Батюшков полностью на стороне Карамзина, который считал что надо «писать, как говорят, и говорить, как пишут», что современной поэзии должны быть чужды славянские слова и устаревшие обороты и что силу язык может черпать лишь в живой речи.

К. Батюшков «Мой гений»

О, память сердца! Ты сильней Рассудка памяти печальной И часто сладостью своей Меня в стране пленяешь дальной. Я помню голос милых слов, Я помню очи голубые, Я помню локоны златые Небрежно вьющихся власов. Моей пастушки несравненной Я помню весь наряд простой, И образ милый, незабвенный Повсюду странствует со мной. Хранитель гений мой – с любовью В утеху дан разлуке он: Засну ль? Приникнет к изголовью И усладит печальный сон. 1813

Война 1812 г. потрясла Батюшкова. Он недоумевал, как французы, этот «просвещеннейший» народ, может хозяйничать на захваченных землях.

Второй период творчества

В послании «К Дашкову» уже ничего от эпикурейской поэзии Батюшкова не осталось. Он рисует страшную картину войны:

К. Батюшков «К Дашкову» (отрывок)

Читайте также:  Неологизмы – что это за слова, какую функцию они выполняют и как отличить их от других пластов лексики

Мой друг! я видел море зла И неба мстительного кары: Врагов неистовых дела, Войну и гибельны пожары. Я видел сонмы богачей, Бегущих в рубищах издранных, Я видел бледных матерей, Из милой родины изгнанных! Я на распутье видел их, Как, к персям чад прижав грудных, Они в отчаянье рыдали И с новым трепетом взирали На небо рдяное кругом. Трикраты с ужасом потом Бродил в Москве опустошенной, Среди развалин и могил; Трикраты прах её священный Слезами скорби омочил.

1818

В этот период он пишет исторические элегии «Переход русских войск через Неман 1 января 1813 года» (1813), «Переход через Рейн» (1816), «На развалинах замка в Швеции» (1814) и др. Исторические элегии утвердили Батюшкова как крупного поэта современности. В качестве адъютанта генерала Н. Раевского Батюшков был направлен в Дрезден, где участвовал в сражениях, а после ранения генерала последовал с ним в Веймар. Вернулся в действующую армию уже к концу кампании, присутствовал при капитуляции Парижа, прожил здесь 2 месяца.

800px-batushkov_by_utkin.jpg

Е. Уткин. Портрет Константина Батюшкова. Акварель (1815) В конце 1815 г. Батюшков подал в отставку и занялся подготовкой к печати своих произведений. В Петербурге он стал членом Вольного общества любителей словесности. Начался период наибольшей известности Батюшкова. Но в его стихах этого периода с особенной силой проявляются мотивы уныния, разочарования, сомнений. Особенно это заметно в самой знаменитой элегии Батюшкова «Умирающий Тасс» (1817). Элегия заканчивается словами:

И с именем любви божественный погас; Друзья над ним в безмолвии рыдали. День тихо догорал… И колокола глас Разнёс кругом по стогнам весть печали. «Погиб Торквато наш! – воскликнул с плачем Рим, – Погиб певец, достойный лучшей доли!..» Наутро факелов узрели мрачный дым, И трауром покрылся Капитолий.

Примечание

Торквато Тассо (1544-1595) – итальянский поэт эпохи Возрождения, творчество которого Батюшков очень ценил. Батюшков находил или предвидел много общего в их судьбах. В авторском примечании к элегии он писал: «Тасс, как страдалец, скитался из края в край, не находил себе пристанища, повсюду носил свои страдания, всех подозревал и ненавидел жизнь свою как бремя. Тасс, жестокий пример благодеяний и гнева фортуны, сохранил сердце и воображение, но утратил рассудок».

На войне Батюшков был ранен, здоровье его пошатнулось – это требовало перемены климата. Друзья помогли ему получить место в русской дипломатической миссии в Неаполе, куда Батюшков и прибыл в 1818 г. Усиливается философичность его лирики, он стремится к осмыслению происходящего и жизни вообще. В элегиях усиливаются мотивы непрочности земных благ; душевная скорбь, тоска отныне не оставляют его.

К.Н. Батюшков (1821-1822) В 1821 г. Батюшков начинать ощущать признаки появления наследственной душевной болезни (мания преследования). В одном из последних стихотворений он выразил мысли о суетности и непостижимости земной жизни человека. Вот это стихотворение:

Ты знаешь что изрек, Прощаясь с жизнью, седой Мельхиседек!? Рабом родится человек, Рабом в могилу ляжет, И смерть ему едва ли скажет, Зачем он шёл долиной чудной слез, Страдал, рыдал, терпел, исчез. 1821

Примечание

Мельхиседек – библейский священнослужитель. В 1822 г. Батюшков был уже тяжело болен. Было предпринято множество попыток его лечения в Петербурге, на Кавказе, в Крыму, Москве, Саксонии, но все они оказывались тщетны, его перевезли в Вологду, где он прожил более 20 лет, никого не узнавая, и умер в 1855 г. от тифа. Баратынский и Пушкин включили в своё творчество элегию как жанр новой романтической литературы. Кроме поэзии, Батюшков писал прозаические статьи. Его проза занимает в русской словесности столь же высокое место, как и стихотворения. Главное достоинство прозы Батюшкова — яркий, чистый, благозвучный и образный язык.

Читайте также:  Достойное чтиво для господ: Борис Виан, «Пена дней»

Памятник К. Батюшкову в Вологде

История создания

Стихотворение «Мои пенаты» написано автором в период 1811-1812 годов, в это время уже достаточно зрелый поэт (на тот момент Батюшкова исполнилось 24 года) находился в имении сестёр, в Хантаново. Находясь вдали от Петербурга, Константин Николаевич все глубже тонул в чувстве одиночества, он начинает все чаще вспоминать просвещенную интеллигенцию большого города и литературные вечера в компании таких же, как и он поэтов.

Из-за переполняющих чувств, которые легко модно сравнить с лёгкой ностальгией, Батюшков и начинает писать стихотворение, обращённое к знаменитым авторам того времени — Карамзину, Жуковскому, Вяземскому, Дмитриеву. В произведении присутствуют и иные имена, но Батюшков обращается именно к этим авторам, ведь это стихотворение он приложил к письмам, которые отправил всем 4 личностям.

Образы и символы

Система образов и символов в данном стихотворении очень сложная. Из-за достаточно большого объёма, каждый из образов представлен очень подробно.

  1. Образы праздной и созидательной жизни. Пышная и роскошная жизнь высмеивается лирическим героем, который выражает авторскую позицию. Будничное существование, неразделимое с трудом, не серое и невзрачное, оно настоящее! Каждый человек, по словам литератора, должен наполнить свое бытие смыслом, а не ленивым прозябанием на шелковых подушках. Он отрекается от богатства, избирая скромную келью, куда приходит вдохновение.
  2. Также немаловажную роль в стихотворении играет образ темного приюта, дома для эпикурейцев. Автор специально отводит эпикуреизму «темный угол», показывая тем самым своё недовольство и несогласие с главным тезисов данного философского учения — «личный комфорт превыше всего». Поэту по душе аскетический образ жизни, где нет ничего лишнего.
  3. Образы верных друзей (Жуковский, Дмитриев, Карамзин, Вяземский). Тема дружбы и банального земного счастья от встреч в родными людьми проходит красной нитью сквозь стихотворение, ведь этого просит сам жанр лирического произведения. Это веселые молодые люди, с которыми герой чувствует духовное родство. Они талантливы, добры и умны.
  4. Невозможно не заострить внимание на том, что двоемирие в стихотворении чувствуется очень хорошо благодаря использованию всевозможных отсылок и образов из реального мира (скатерти, столы, комнаты и обычные люди) и античного (географические объекты — Пермес, Геликон и античные имена богов — Харит, Вакх).
  5. Весьма важным образом является образ Лиры — женщины-музы, именно она и вынуждает лирического героя думать о сути праздной жизни.
  6. Лирический герой – поэт, который пребывает в радостном настроении, его переполняет энергия и творческий порыв. Он говорит о своих принципах, мировоззрении, а также делится рецептом творческой активности.

Основная идея

Главная мысль стихотворения — доказать то, что истинная радость жизни в земных и обыденных вещах, ради которых не стоит тратить деньги, жить в роскоши и злате. Все, что действительно может быть дорого человеку — жизнь, во всех ее проявлениях. Автор призывает читателей видеть смысл бытия в обыденных вещах — в дружбе, в любви, в творчестве.

Может показаться, что стихотворение носит излишне дидактический характер, но это не совсем так, Батюшков очень мастерски обходит тот момент, когда он, как автор, должен занять ту или иную сторону. Каждый человек выбирает свою судьбу сам.

Константин Николаевич
Батюшков (1787–1855)

Военно-биографический
очерк

Какую жизнь я вёл для
стихов!

Три войны, все на коне
и в мире на большой дороге.

К.Н. Батюшков. (Из
письма к В.А. Жуковскому от июня 1817 г.)

Наряду с Державиным и
Жуковским Константин Николаевич Батюшков (1787–1855) занимает в русской поэзии
почётное место одного из непосредственных предшественников А.С. Пушкина.
Недаром, восхищаясь яркой изобразительностью стихотворения Батюшкова
«Вакханка», Белинский писал: «Это ещё не пушкинские стихи; но после них уже
надо ожидать не других каких-нибудь, а пушкинских…».

Война четвёртой
коалиции также известна в России как русско-прусско- французская война. Это
война наполеоновской Франции и её сателлитов в 1806—1807 годах против коалиции
великих держав (Россия, Пруссия, Англия). Она началась с нападения королевской
Пруссии на Францию. Но в двух генеральных сражениях под Йеной и Ауэрштедтом
Наполеон разгромил пруссаков и 12 октября 1806 года занял Берлин. В декабре 1806
года в войну вступила русская императорская армия.

Общее патриотическое
движение, возникшее после Аустерлицкого сражения  (1805),  где   Россия  
потерпела   жестокое   поражение,   увлекло К.Н. Батюшкова и, когда началась
вторая война с Наполеоном, он в 1807 году, несмотря на запрещение отца,
записался в народное ополчение. 22 февраля 1807 г. Константин Николаевич был
назначен сотенным начальником в Петербургском милиционном батальоне и в начале
марта выступил в Пруссию. Милиционные подразделения в то время – нерегулярные
отряды вооружённых граждан, формируемые только на время войны, то есть
гражданское ополчение. В мирное время кадрового состава для образования милиции
или не содержится вовсе, или кадры содержат в очень небольшом количестве.

С мая 1807 года
Константин Николаевич участвовал в боевых действиях; 29 мая в битве под
Гейльсбергом был ранен в ногу, вероятно, пуля задела  спинной мозг. В
официальных документах указывается «отменная храбрость» губернского секретаря
Батюшкова. Он был награждён орденом Св. Анны 3-й степени и отправлен на лечение
в Ригу, а затем в родное село Даниловское.

К  началу  весенней 
кампании  Наполеон  имел  190 000  солдат  против 100 000 русских. Под
Гейльсбергом генерал Л.Л. Беннигсен успешно отразил атаку французской армии,
однако под Фридландом численное превосходство Великой армии сыграло решающую
роль. Наполеон с 85 000 солдат нанёс тяжёлое поражение русской армии из 60 000
человек.

Во время похода
Батюшковым написано несколько стихотворений и начат перевод поэмы Тасса
«Освобождённый Иерусалим». Тяжелые военные картины отразились в творчестве
Батюшкова сквозь призму мечтательной любви к жизни. Во время двухмесячного
лечения в Риге он влюбился в дочь местного купца Мюгеля, Эмилию; продолжения
роман не имел, остались лишь два стихотворения Батюшкова — «Выздоровление» и
«Воспоминания 1807 года».

О, Гейльсбергски поля!
в то время я не знал, Что трупы ратников устелют ваши нивы,

Что медной челюстью
гром грянет с сих холмов, Что я мечтатель ваш счастливый,

На смерть летя против
врагов, Рукой закрыв тяжелу рану,

Едва ли на заре сей
жизни не увяну… И буря дней моих исчезла как мечта!.. («Воспоминания 1807
года»)

27 сентября 1807 года
вышел манифест Александра I о роспуске милиции. Ополчение было распущено по
домам, кроме его подвижной части. Из неё вырос лейб-гвардии егерский полк – и
Батюшков решил остаться в армии, переведясь в этот полк прапорщиком, но тяжело
заболел и хворал всю зиму. Весной 1808 года, выздоровев, Батюшков отправился в
войска, действовавшие в Финляндии. Русско-шведская война 1808—1809 (Финляндская
война) между Россией, поддержанной Францией и Данией, против Швеции была
последней из серии русско-шведских войн. Война закончилась победой России и
заключением Фридрихсгамского мирного договора, по которому Финляндия перешла от
Швеции к России, войдя в состав Российской империи как Великое княжество
Финляндское.

Свои впечатления
Константин Николаевич отразил в очерке «Из писем русского офицера в Финляндии»:
«Но какой предмет для кисти живописца: ратный стан, расположенный на сих
скалах, когда лучи месяца проливаются на утружденных ратников и скользят по
блестящему металлу ружей, сложенных в пирамиды! Какой предмет для живописи и
сии великие огни, здесь и там раскладенные, вокруг которых воины толпятся в
часы холодной ночи! Этот лес,

хранивший безмолвие,
может быть, от создания мира, вдруг оживляется при внезапном пришествии полков.
Войско расположилось; всё приходит в движение: пуки зажженной соломы,
переносимые с одного места на другое, пылающие костры хвороста, древние пни и
часто целые деревья, внезапно зажженные, от которых густый дым клубится и
восходит до небес: одним словом, движение ратных снарядов, ржание и топот
коней, блеск оружия, и смешенные голоса воинов, и звуки барабана и конной трубы
— все это представляет зрелище новое и разительное! Вскоре гласы умолкают;
огонь пылающих костров потухает; ратники почили, и прежнее безмолвие
водворилось: изредка прерываемо оно шумом горного водопада или протяжными
откликами часовых, расположенных на ближних вышинах против лагеря
неприятельского; месяц, склоняясь к своему западу, освещает уже безмолвный
стан.

Теперь всякий шаг в
Финляндии ознаменован происшествиями, которых воспоминание и сладостно, и
прискорбно. Здесь мы победили; но целые ряды храбрых легли, и вот их могилы!
Там упорный неприятель выбит из укреплений, прогнан; но эти уединенные кресты,
вдоль песчаного берега или вдоль дороги водруженные, этот ряд могил русских в
странах чуждых, отдаленных от родины, кажется, говорят мимоидущему воину: и
тебя ожидает победа — и смерть! Здесь на каждом шагу встречаем мы или
оставленную батарею, или древний замок с готическими острыми башнями, которые
возбуждают воспоминание о древних рыцарях; или передовый  неприятельский
лагерь, или мост, недавно выжженный, или опустелую деревню. Повсюду следы побед
наших или следы веков, давно протекших, — пагубные следы войны и разрушения!
Иногда лагерь располагается на отлогих берегах озера, где до сих пор спокойный
рыбак бросал свои мрежи; иногда видим рвы, батареи, укрепления и весь снаряд
воинский близ мирной кущи селянина. Разительная противуположность!..»

В 1809 году Батюшков
участвует в походе по льду Ботнического залива на Аландские острова, спокойно
перенося тяготы «военной жизни и биваков». Но когда армия ушла на зимние квартиры,
он заскучал и после полугодового безделья в заброшенных финских городах подал в
отставку. Батюшков поселился в Хантоново – имении матери в Череповецком уезде
Новгородской губернии и целиком посвятил себя литературному творчеству.

В 1810 году, тяготясь
одиночеством, поселился в Москве и сблизился с князем П.А. Вяземским, И.М.
Муравьевым-Апостолом, В.Л. Пушкиным. Возвратившись в начале 1812 года в
Петербург, Батюшков поступил в Публичную библиотеку, где тогда служил И.А.
Крылов.

Начавшаяся Отечественная
война 1812 года усилила в душе поэта патриотическое чувство. В письме к одному
из своих друзей Батюшков сообщал: «Я решился, и твёрдо решился, отправиться в
армию, куда и долг призывает, и рассудок, и сердце, лишённое покоя ужасными
происшествиями нашего времени». Но болезнь (сильная лихорадка) и необходимость
проводить вдову своего наставника Е.Ф. Муравьёву с детьми в Нижний Новгород
задержала осуществление этого намерения. Из Нижнего Новгорода Батюшков
возвратился в Москву уже после ухода из неё французов. Поэт стал очевидцем
пожара Москвы. «Москвы нет! Потери невозвратимые! Гибель друзей, святыня,
мирное убежище наук, все осквернено шайкою варваров!.. Сколько зла! Когда будет
ему конец?.. Мы все в чаду», — пишет Константин Николаевич в письме другу. Он
испытал на себе «все ужасы войны, нищету, пожары, голод», что позже нашло свое
отражение в «Послании к Дашкову» (1813).

Мой друг! я видел море
зла И неба мстительного кары: Врагов неистовых дела Войну и гибельны пожары. Я
видел сонмы богачей,

Бегущих в рубищах
издранных, Я видел бледных матерей,

Из милой родины
изгнанных! Я на распутьи видел их,

Как, к персям чад
прижав грудных, Они в отчаяньи рыдали

И с новым трепетом
взирали На небо рдяное кругом.

Трикраты с ужасом
потом

Бродил в Москве
опустошенной, Среди развалин и могил;

Трикраты прах ее
священной Слезами скорби омочил.

И там, – где зданья
величавы И башни древние царей, Свидетели протекшей славы И новой славы наших
дней;

И там, – где с миром
почивали Останки иноков святых,

И мимо веки протекали,

Святыни не касаясь их;

И там, – где роскоши
рукою, Дней мира и трудов плоды, Пред златоглавою Москвою Воздвиглись храмы и
сады,-

Лишь угли, прах и
камней горы, Лишь груды тел кругом реки, Лишь нищих бледные полки

Везде мои встречали
взоры!.. («К Дашкову»)

В привычную для него
форму дружеского послания Батюшков вкладывает теперь совершенно непривычное для
этого поэтического жанра содержание. Послание «К Дашкову» открывается картиной
народных бедствий, которые принесла с собой война. Вспоминая о виденных им
самим толпах беженцев, спасшихся от вражеского нашествия, о превращённой в
развалины Москву, где ему довелось трижды побывать после оставления её
французами, Батюшков отказывается по-прежнему воспевать

…любовь и радость,

Беспечность, счастье и
покой И шумную за чашей младость.

Отказывается до тех
пор, пока на поле боя не отомстит врагам за поруганную отчизну.

Нет, нет! пока на поле
чести За древний град моих отцов Не понесу я в жертву мести И жизнь, и к родине
любовь; Пока с израненным героем, Кому известен к славе путь, Три раза не
поставлю грудь

Перед врагов сомкнутым
строем — Мой друг, дотоле будут мне

Все чужды Музы и
Хариты, Венки, рукой любови свиты, И радость шумная в вине!

(«К Дашкову»)

29 марта 1813 года
Батюшков был зачислен в чине штабс-капитана в Рыльский пехотный полк адъютантом
при генерале А.Н. Бахметеве; но из-за

увечья Бахметеву не
разрешили вернуться в действующую армию, и Батюшков лишь в конце июля выехал в
Дрезден, в главную квартиру действующей армии. В качестве адъютанта генерала
Раевского он прошёл путь до Парижа, то есть участвовал в заграничном походе
русской армии против Наполеона. Из письма Батюшкова Гнедичу, 1813, лагерь близ
Теплица: «Успел быть в двух делах: в авангардном сражении под Доной, в виду
Дрездена, где чуть не попал в плен, наскакав нечаянно на французскую кавалерию,
потом близ Теплица в сильной перепалке. Говорят, что я представлен к Владимиру,
но об этом ещё ни слова не говори, пока не получу. Не знаю, заслужил ли я этот
крест, но знаю то, что заслужить награждение при храбром Раевском лестно и
приятно». Но Батюшков получил лишь Анненский крест (Орден Святой Анны введён
императором Павлом I в наградную систему Российской империи для отличия
широкого круга государственных чиновников и военных).

В 1813 г. Батюшков
героически проявил себя в «битве народов» под Лейпцигом. В ней был ранен
генерал Раевский, о котором Батюшков оставил несколько интересных воспоминаний
(очерк «Чужое – моё сокровище»).

«<…> В армии
встречаешь много карикатур, но подобной Кроссару не всякому удастся встретить.
Мы дрались под Гайерсбергом, в горах у Теплица. Раевский стоял в дефилее – пули
свистали. Является к нам офицер в свитском мундире, весь в крестах, и в петлице
Мария-Терезия. Конь его в поту, у него самого пена у рта, и пот с него градом
сыплется, глаза горят, как угли, и толстая нагайка гуляет бесперестанно с
правого плеча на левое. «Bonjour,  mon général!» — «Ah, bonjour Crossard!»
,«Здравствуйте, мой генерал!» — «А, привет, Кроссар!» (франц.)- И слово за
слово, вижу – мой Кроссар вынимает толстую тетрадь: отгадайте, что? План
будущей кампании, проект, бред, одним словом. Он хочет читать ее, толковать –
где? Под пулями, в горячем деле. Раевс<кий> оттолкнул его и отворотился.
Но Кроссар любил Раевского, как любовник. Где генерал дерется, там и Кроссар с
нагайкой и советами. Под Лейпцигом он нас не покидал. Дело было ужасное, и
Кроссар утопал в удовольствии. Он вертелся, как белка на колесе, около
генерала. Лошадь его упрямилась. Подъезжает ко мне: «Camarade, rendez-moi un
service éclatant» ,Товарищ, окажите мне услугу (франц.).} – «Что вам угодно?» —
«Rossez mon cheval, je vous prie. La! Bon. Encore un coup, mais frappez fort!»
,Ударьте мою лошадь, прошу вас. Так! Хорошо! Еще разок, ну, посильней!
(франц.).- Я и товарищи секли его лошадь без жалости под пулями и картечью;
всадник на ней прыгал бесперестанно, в пыли, в поту, в треугольной шляпе
оборванной, и красный, как рак. Он, австриец, в 1812 году перебежал к нам. Он
бросил перчатку Наполеону. Он дышит только в войне, любовник пламенный пуль и
выстрелов».

«Он (Раевский) мне не
сделал никакого добра, но хвалить его мне  приятно, хвалить как истинного
героя, и я с удовольствием теперь, в тишине сельского кабинета, воспоминаю
старину. Под Лейпцигом мы бились (4-го числа) у красного дома. Направо, налево
все было опрокинуто. Одни гренадеры стояли грудью. Раевский стоял в цепи,
мрачен, безмолвен. Дело шло не весьма хорошо. Я видел неудовольствие на лице
его, беспокойства ни малого. В опасности он истинный герой, он прелестен. Глаза
его разгорятся, как угли, и благородная осанка его поистине сделается
величественною. Писарев летал, как вихорь, на коне по грудам тел — точно по
грудам — и Рае<вский> мне говорил: «Он молодец». Французы усиливались. Мы
слабели: но ни шагу вперед, ни шагу назад. Минута ужасная. Я заметил изменение
в лице генерала и подумал: «Видно дело идет дурно». Он, оборотясь ко мне,
сказал очень тихо, так, что я едва услышал: «Б<атюшков>, посмотри, что у
меня». Взял меня за руку (мы были верхами), и руку мою положил себе под плащ,
потом под мундир. Второпях я не мог догадаться, чего он хочет. Наконец, и свою
руку освободя от поводов, положил за пазуху, вынул ее и очень хладнокровно
поглядел на капли крови. Я ахнул, побледнел. Он сказал мне довольно сухо:

«Молчи!» Еще минута –
еще другая – пули летали беспрестанно, – наконец, Р<аевский>, наклонясь
ко мне, прошептал: «Отъедем несколько шагов: я ранен жестоко!» Отъехали. «Скачи
за лекарем!» Поскакал. Нашли двоих. Один решился ехать под пули, другой
воротился. Но я не нашел генерала там, где его оставил. Казак указал мне на
деревню пикою, проговоря: «Он там ожидает вас». Мы прилетели. Р<аевский>
сходил с лошади, окруженный двумя или тремя офицерами. Помнится, Давыдовым и
Медемом, храбрейшими и лучшими из товарищей. На лице его видна бледность и
страдание, но беспокойство не о себе, о гренадерах. Он все поглядывал за вороты
на огни неприятельские и наши. Мы раздели его. Сняли плащ, мундир, фуфайку,
рубашку – пуля раздробила кость грудную, но выпала сама собою. Мы суетились,
как обыкновенно водится при таких случаях. Кровь меня пугала, ибо место было
весьма важно: я сказал это на ухо хирургу. «Ничего, ничего», – отвечал
Р<аевский> (который, несмотря на свою глухоту, вслушался в разговор наш)
и потом, оборотясь ко мне: «Чего бояться, г<осподин> Поэт (он так называл
меня в шутку, когда был весел): «У меня нет больше крови, которая дала мне
жизнь. Она в сраженьях пролита за родину». И это он сказал с необыкновенною
живостью. Надранная его рубашка, ручьи крови, лекарь, перевязывающий рану,
офицеры, которые суетились вокруг тяжко раненного генерала – лучшего, может
быть, из всей армии – беспрестанная пальба и дым

орудий, важность
минуты! одним словом, все обстоятельства придавали интерес этим стихам…

Он молчалив, скромен
отчасти, скрыт, недоверчив, знает людей, не уважает их. Он, одним словом, во
всем контраст Милорадовичу и, кажется, находит удовольствие не походить на него
ни в чем. У него есть большие слабости и великие военные качества. С лишком
одиннадцать месяцев я был при нем неотлучен. Спал и ел при нем: я его знаю
совершенно, более нежели он меня. И здесь, про себя, с удовольствием отдаю ему
справедливость, не угождением, не признательностию исторгнутую. Раевский
славный воин и иногда хороший человек – иногда очень странный».

В этом же бою под
Лейпцигом был убит друг Батюшкова И.А. Петин, которому он посвятил очерк
«Воспоминания о Петине», несколько стихотворений. «Меня поймут только те,
которые бились под одним знаменем, в одном ряду и испытали все случайности
военные. В тесной лачуге на берегах Немана, без денег, без помощи, без хлеба
(это не вымысел), в жестоких мучениях, я лежал на соломе и глядел на Петина,
которому перевязывали рану. Кругом хижины толпились раненые солдаты, пришедшие
с полей несчастного Фридланда, и с ними множество пленных. Под вечер двери
хижины отворились, и к нам вошло несколько французов, с страшными усами, в
медвежьих шапках и с гордым видом победителей. Петин был в отсутствии, и мы
пригласили пленных разделить с нами кусок гнилого хлеба и несколько капель
водки; один из моих товарищей поделился с ними деньгами и из двух червонцев
отдал один (истинное сокровище в таком положении). Французы осыпали нас ласками
и фразами – по обыкновению, и Петин вошел в комнату в ту самую минуту, когда
наши болтливые пленные изливали свое красноречие. Посудите о нашем удивлении,
когда наместо приветствия, опираясь на один костыль, другим указал он двери
нашим гостям. «Извольте идти вон, – продолжал он, – здесь нет места и русским:
вы это видите сами». Они вышли не прекословия, но я и товарищи мои приступили к
Петину с упреками за нарушение гостеприимства. «Гостеприимства! –повторял он,
краснея от досады, – гостеприимства!» – «Как! – вскричал я, приподнимаясь с
моего  одра,

– ты еще смеешь
издеваться над нами?» – «Имею право смеяться над вашею безрассудною
жестокостию». – «Жестокостию? Но не ты ли был жесток в эту минуту?» – «Увидим.
Но сперва отвечайте на мои вопросы! Были ли вы на Немане у переправы?» -«Нет».
– «Итак, вы не могли видеть того, что там происходит?»  –  «Нет!  Но  что 
имеет  Неман  общего  с  твоим  поступком?»  –

«Много, очень много.
Весь берег покрыт ранеными; множество русских валяется на сыром песку, на
дожде, многие товарищи умирают без помощи,

ибо все дома
наполнены; итак, не лучше ли призвать сюда воинов, которые изувечены с нами в
одних рядах? Не лучше ли накормить русского, который умирает с голоду, нежели
угощать этих ненавистных самохвалов? спрашиваю вас. Что же вы молчите?»

В 1808 году один
баталион гвардейских егерей был отряжен в Финляндию. Близ озера Саймы, в
окрестностях Куопио, он встретил неприятеля. Стычки продолжались беспрестанно,
и Петин, имевший под начальством роту, отличался беспрестанно; день проходил в
драке, а вечер посвящал он на сочинение своего военного журнала: полезная
привычка для офицера, который любит свою должность и желает себя
усовершенствовать. Полковник Потемкин, командовавший баталионом, уважал
молодого офицера, и самые блестящие и опаснейшие посты доставались ему в удел,
как лучшее награждение. К несчастию, другие ротные командиры получили
георгиевские кресты, а Петин был обойден. Все офицеры единодушно сожалели и
обвиняли судьбу, часто несправедливую, но молодой Петин, более чувствительный к
лестному уважению товарищей, нежели к неудаче своей, говорил им с редким своим
добродушием: «Друзья, этот крест не уйдет от офицера, который имеет счастие
служить с вами: я его завоюю; но заслужить ваше уважение и приязнь – вот чего
желает мое сердце, и оно радуется, видя ваши ласки и сожаления».

Мы подвинулись вперед.
Под Иденсальми шведы напали в полночь на наши биваки, и Петин с ротой егерей
очистил лес, прогнал неприятеля и покрыл себя славою. Его вынесли на плаще,
жестоко раненного в ногу. Генерал Тучков осыпал его похвалами, и молодой
человек забыл и болезнь, и опасность. Радость блистала в глазах его, и надежда
увидеться с матерью придавала силы. Мы расстались и только через год увиделись
в Москве…

4-го октября началась
ужасная битва под Лейпцигом. Я находился при генерале Раевском и с утра в
жестоком огне, но сердце мое было спокойно насчет моего Петина: я знал, что
гвардия еще не вступила в дело. В четвертом часу, на том пункте, где гренадеры
железною грудью удержали стремление целой армии неприятельской, генерал был
ранен пулею в грудь и, оборотись ко мне, велел привести лекаря. Я поскакал к
резервам, которые начинали двигаться вправо, по направлению к деревне Госсе, и
встретил гвардейских егерей, но, к несчастию, не мог видеть Петина: он был в
голове всей колонны, в дальнем расстоянии, и мне время было дорого. На другой
день поутру, на рассвете, генерал поручил мне объехать поле сражения там, где
была атака гвардейских гусаров, и отыскать тело его брата, которого мы полагали
убитым. С другим товарищем я поехал по дороге к Аунгейну, где мы остановились в
первый день битвы, для исполнения печального долга. Какое-то непонятное,

мрачное предчувствие
стесняло мое сердце; мы встречали множество  раненых, и в числе их гвардейских
егерей. Первый мой вопрос – о Петине;  ответ меня ужаснул: полковник ранен под
деревнею – это еще лучшее из худшего! Другой егерь меня успокоил (по крайней
мере, я старался успокоиться его словами), уверив, что полковник его жив, что
он видел его сию минуту в лагере и проч., но раненый офицер, который встретился
немного далее, сказал мне, что храбрый Петин убит и похоронен в ближайшем селе,
которого видна колокольня из-за лесу: нельзя было сомневаться более. Этот день
почти до самой ночи я провел на поле сражения, объезжая его с одного конца до
другого и рассматривая окровавленные трупы. Утро было пасмурное. Около полудня
полился дождь реками; все усугубляло мрачность ужаснейшего зрелища, которого
одно воспоминание утомляет душу, зрелища свежего поля битвы, заваленного
трупами людей, коней, разбитыми ящиками и проч. В глазах моих беспрестанно
мелькала колокольня, где покоилось тело лучшего  из людей, и сердце мое
исполнилось горестию несказанной, которую ни одна слеза не облегчила. Проезжая
через деревню Госсу, я остановил лошадь и спросил у егеря, обезображенного
страшными ранами: «Где был убит ваш полковник?» – «За этим рвом, там, где
столько мертвых». – Я с ужасом удалился от рокового места.

О любимец бога брани,
Мой товарищ на войне! Я платил с тобою дани Богу славы не одне:

Ты на кивере почтенном
Лавры с миртом сочетал; Я в углу уединенном Незабудки собирал.

Помнишь ли, питомец
славы, Индесальми? Страшну ночь?

«Не люблю такой
забавы»,— Молвил я,— и с музой прочь! Между тем как ты штыками Шведов за лес
провожал,

Я геройскими руками…
Ужин вам приготовлял. («К Петину»)

Стихотворение «Тень друга»
считается едва ли не самым лучшим произведением поэта. В нем разлив морских
волн автору напоминает

погибшего товарища,
заставляет нас задуматься о скоротечности жизни перед лицом вольной стихии и
вечности.

Я берег покидал
туманный Альбиона: Казалось, он в волнах свинцовых утопал.

За кораблем вилася
Гальциона, И тихий глас ее пловцов увеселял.

Вечерний ветр, валов
плесканье, Однообразный шум и трепет парусов, И кормчего на палубе взыванье

Ко страже, дремлющей
под говором валов,- Все сладкую задумчивость питало.

Как очарованный, у
мачты я стоял

И сквозь туман и ночи
покрывало Светила Севера любезного искал.

Вся мысль моя была в
воспоминанье. Под небом сладостным отеческой земли.

Но ветров шум и моря
колыханье На вежды томное забвенье навели.

Мечты сменялися
мечтами

И вдруг… то был ли
сон?.. предстал товарищ мне, Погибший в роковом огне

Завидной смертию, над
Плейсскими струями.

Но вид не страшен был;
чело Глубоких ран не сохраняло,

Как утро Майское
веселием цвело И все небесное душе напоминало.

«Ты ль это, милый
друг, товарищ лучших дней! Ты ль это? — я вскричал — о, воин вечно милой! Не я
ли над твоей безвременной могилой,

При страшном зареве
Беллониных огней, Не я ли с верными друзьями

Мечом на дереве твой
подвиг начертал И тень в небесную отчизну провождал С мольбой, рыданьем и
слезами?

Тень незабвенного!
ответствуй, милый брат! Или протекшее все было сон, мечтанье;

Все, все — и бледный
труп, могила и обряд, Свершенный дружбою в твое воспоминанье?

О! молви слово мне!
пускай знакомый звук Еще мой жадный слух ласкает,

Пускай рука моя, о,
незабвенный друг!

Твою с любовию
сжимает…»

И я летел к нему… Но
горний дух исчез

В бездонной синеве
безоблачных небес, Как дым, как метеор, как призрак полуночи;

Исчез,- и сон покинул
очи.

Все спало вкруг меня
под кровом тишины. Стихии грозные казалися безмолвны.

При свете облаком
подернутой луны

Чуть веял ветерок,
едва сверкали волны, Но сладостный покой бежал моих очей,

И все душа за
призраком летела, Все гостя горнего остановить хотела:

Тебя, о, милый брат!
о, лучший из друзей! («Тень друга», 1814)

За участие в сражении
под Лейпцигом Батюшков получил орден Св. Анны 2-й степени. По окончании
кампании К.H. Батюшков, в награду за службу, был переведен штабс-капитаном в
Измайловский полк, но оставлен в прежнем звании адъютанта Бахметева.

«Простым ратником»
называет себя поэт. И верно: это был ратник, но не такой уж простой. Это был
смелый, интеллектуальный поэт-воин, с широким культурно-историческим
кругозором. Батюшков участвовал в походах, вел жаркие споры на биваках с
друзьями, мечтал о будущем. Он бывал под пулями и трясся в седле по трудным
дорогам войны. Вот поэт с русскими войсками в Париже. Он пользуется своим
пребыванием во французской столице и в Лувре часами простаивает перед статуей
Аполлона Бельведерского. Он не только любуется статуей. Ему нравится, что
простые русские солдаты «с изумлением» смотрели на Аполлона. Батюшков писал:
«Наши воины, спасители Европы от нового Атиллы, потушили пламенники брани в
отечестве Расина и Мольера и на другой день по вступлении в Париж, к общему
удивлению его жителей, рукоплескали величественным стихам французской
Мельпомены на собственном его театре». Это, несомненно, автобиографическое
высказывание. Офицер Батюшков посещает французский театр, Академию наук, замок
маркизы дю Шатле, где чувствует себя «в гостях у Вольтера». Отсюда пишет он

письмо к Дашкову,
оканчивающееся знаменательными словами: «Сказали поход—вдали слышны выстрелы.—
Простите!».

Не один десяток строк
возникал и угасал в сердце поэта во время его походов. Он горевал, что в такой
обстановке нельзя создать значительное произведение. «Какую жизнь вел я для
стихов! Три войны, все на коне, и в мире – на большой дороге. Спрашиваю себя: в
такой бурной, непостоянной жизни можно ли написать что-нибудь совершенное?» В
этих словах есть оттенок жалобы на судьбу скитальца- солдата. Но хотя и сетовал
Батюшков на то, что походная жизнь отвлекала его от каждодневного и
сосредоточенного творчества, сочинения поэта показывают, как важны и именно
творчески существенны были для него походы и дороги, бурная и напряженная жизнь
воина. Она была богата впечатлениями, переживаниями и ценнейшими наблюдениями.
Эти походы и переезды давали поэту внушительный материал жизни, определенность
темы, уверенность поэтической интонации. Лучшие создания Батюшкова вдохновлены
годами его участия в событиях современной ему русской истории.

В 1814 году из Парижа,
капитуляции которого Батюшков являлся свидетелем, он через Англию, Швецию и
Финляндию вернулся в Петербург. Впечатления войны составили содержание многих
стихов: «Пленный», «Судьба Одиссея», «Переход русских войск через Неман 1
января 1813 года», «Переход через Рейн. 1814» и другие.

Во всех этих
стихотворениях условные элементы сентиментально- романтического стиля
сочетаются с конкретными чертами реальной действительности. Условны в
стихотворении «Переход русских войск через Неман» щиты, брони и копья, условны
«полки славян», но до жути реальны чернеющие на снегу трупы убитых.

Снегами погребен,
угрюмый Неман спал. Равнину льдистых вод и берег опустелый И на брегу покинутые
села

Туманный месяц озарял.
Все пусто…

Кое-где на снеге труп
чернеет,

И брошенных костров
огонь, дымяся, тлеет, И хладный, как мертвец,

Один среди дороги,

Сидит задумчивый
беглец

Недвижим, смутный взор
вперив на мертвы ноги. И всюду тишина…

И се, в пустой дали

Сгущенный копий лес
возникнул из земли! Он движется.

Гремят щиты, мечи и
брони, И грозно в сумраке ночном

Чернеют знамена, и
ратники и кони: Несут полки славян погибель за врагом, Достигли Немана—и копья
водрузили. Из снега возросли бесчисленны шатры, И на брегу зажженные костры

Все небо заревом
багровым обложили. И в стане царь младой

И старец-вождь пред
ним, блестящий сединами И бранной в старости красой.

(Переходом через Неман
начался заграничный поход русской армии в 1813 году. Царь младой – Александр I,
старец-вождь – М.И. Кутузов)

Стихи и письма
Батюшкова поры Отечественной войны и последующих лет

– это походный дневник
поэта-офицера. С подъёмом и энергией, с большой изобразительной и эмоциональной
силой, на которую позднее с восторгом будут оглядываться русские поэты, включая
Пушкина, описывал Батюшков переход русских войск через Рейн:

Давно ли земледел
вдоль красных берегов, Средь виноградников заветных и священных,

Полки встречал
иноплеменных

И ненавистный взор
зареинских сынов?

Давно ль они, кичася,
пили Вино из синих хрусталей

И кони их среди полей

И зрелых нив твоих
бродили?

И час судьбы настал!
Мы здесь, сыны снегов,

Под знаменем Москвы с
свободой и с громами!..

Стеклись с морей,
покрытых льдами, От струй полуденных, от Каспия валов,

От волн Улеи и
Байкала, От Волги, Дона и Днепра, От града нашего Петра,

С вершин Кавказа и
Урала!..

Стеклись, нагрянули за
честь своих граждан, За честь твердынь, и сел, и нив опустошенных,

И берегов
благословенных,

Где расцвело в тиши
блаженство россиян, Где ангел мирный, светозарный

Для стран полуночи
рожден И провиденьем обречен

Царю, отчизне
благодарной.

Мы здесь, о Реин,
здесь! ты видишь блеск мечей! Ты слышишь шум полков и новых коней ржанье,

«Ура» победы и
взыванье

Идущих, скачущих к
тебе богатырей.

Взвивая к небу прах
летучий, По трупам вражеским летят И вот — коней лихих поят, Кругом заставя дол
зыбучий.

Какой чудесный пир для
слуха и очей! Здесь пушек светла медь сияет за конями,

И ружья длинными
рядами,

И стяги древние средь
копий и мечей.

Там шлемы воев
оперенны, Тяжелой конницы строи

И легких всадников рои
— В текучей влаге отраженны!

Там слышен стук секир
— и пал угрюмый лес! Костры над Реином дымятся и пылают!

И чаши радости
сверкают,

И клики воинов
восходят до небес! Там ратник ратника объемлет; Там точит пеший штык стальной;
И конный грозною рукой Крылатый дротик свой колеблет.

Там всадник, опершись
на светлу сталь копья, Задумчив и один, на береге высоком

Стоит и жадным ловит
оком Реки излучистой последние края.

Быть может, он
воспоминает Реку своих родимых мест —

И на груди свой медный
крест Невольно к сердцу прижимает…

(«Переход через Рейн»)

(Переход русских войск
через Рейн произошёл во время похода на Париж в 1814 году. Ангел мирный – жена
Александра I, баденская принцесса, родившаяся на берегах Рейна).

Видное место занимают
у Батюшкова песни воинской удали и отваги, достойные лучших строк боевой музы
русских поэтов. В послании «К Никите» Батюшков пишет об ожидании у костров «дня
кровавой драки», о сне под буркой, о громе боя. И далее: «О, зрелище
прекрасно!» – о колоннах, сдвинутых как лес, о победе над врагом, об упоении в
бою («О радость храбрых!»).

Как я люблю, товарищ
мой, Весны роскошной появленье И в первый раз над муравой Веселых жаворонков
пенье. Но слаще мне среди полей Увидеть первые биваки

И ждать беспечно у
огней

С рассветом дня
кровавой драки. Какое счастье, рыцарь мой!

Узреть с нагорныя
вершины Необозримый наших строй На яркой зелени долины!

Как сладко слышать у
шатра Вечерней пушки гул далекий И погрузиться до утра

Под теплой буркой в
сон глубокий Когда по утренним росам

Коней раздастся первый
топот И ружей протяженный грохот Пробудит эхо по горам,

Как весело перед
строями Летать на ухарском коне

И с первыми в дыму, в
огне, Ударить с криком за врагами! Как весело внимать: «Стрелки, Вперед! сюда,
донцы! Гусары!

Сюда, летучие полки,

Башкирцы, горцы и
татары!» Свисти теперь, жужжи свинец! Летайте ядры и картечи!

Что вы для них? для
сих сердец

Природой вскормленных
для сечи? Колонны сдвинулись, как лес.

И вот… о зрелище
прекрасно! Идут — безмолвие ужасно!

Идут — ружье
наперевес;

Идут… ура! — и всё
сломили, Рассеяли и разгромили:

Ура! Ура! — и где же
враг?.. Бежит, а мы в его домах —

О радость храбрых! —
киверами Вино некупленное пьем

И под победными
громами

«Хвалите господа»
поем!.. («К Никите»)

Но восприятие
Батюшковым войны и событий, с нею связанных, часто отличалось от восприятия
большинства его современников. Война для него — это не только ряд красивых
подвигов и благородных жертв, это собрание жестокостей, вырастающих в весьма
уродливую картину. И потому в своих произведениях поэт не только восхваляет
воинские доблести и подвиги. Он скорбит, грустно усмехается.

Все пусто…

Кое-где на снеге труп
чернеет,

И брошенных костров
огонь, дымяся, тлеет, И хладный, как мертвец,

Один среди дороги,

Сидит задумчивый
беглец

Недвижим, смутный взор
вперив на мертвы ноги. («Переход русских войск через Неман 1 января 1813 г.»)

«Эти «мертвы ноги»,— замечает
исследователь поэзии Батюшкова,— реалистическая деталь, подобную которой трудно
найти в поэзии периода Отечественной войны».

В своей военной прозе
Батюшков стремится к изображению не

«парадной», а
повседневной обстановки. Вот описание поля битвы при Лейпциге, наполненное
прямо-таки «толстовскими» деталями: «Этот день почти до самой ночи я провел на
поле сражения, объезжая его с одного конца до другого и рассматривая
окровавленные трупы. Утро было пасмурное. Около полудня полился дождь реками;
все усугубляло мрачность ужаснейшего зрелища, которого одно воспоминание
утомляет душу, зрелища свежего поля битвы, заваленного трупами людей, коней,
разбитыми ящиками…» («Воспоминание о Петине»).

Не традиционным
оказался у Батюшкова и образ воина, «ратника». Вот герой элегии «Переход через
Рейн» (которую Пушкин назвал лучшим произведением Батюшкова), русский солдат,
оказавшийся на великой реке, на границе Франции:

…Быть может, он
воспоминает Реку своих родимых мест —

И на груди свой медный
крест Невольно к сердцу прижимает…

В отличие от Д.
Давыдова, Батюшков не стремится к созданию образа героя-гусара. Он отказывается
от агитационных начал, пародируя стилистическую эклектику «Певца…» Жуковского
(в сатире «Певец, или Певцы в Беседе Славено-россов»). В отличие от Ф. Глинки,
он почти не привносит фольклорных, солдатских мотивов в свои стихи. Расходясь с
распространенными классицистическими «призывами» и «маршами» («Марш русской
гвардии» С. Марина, «Солдатская песня» И. Кованько и др.), он не развивает и традиционных
«победных» мотивов. Точность и реалистичность изображения войны, умение в
нескольких штрихах раскрыть ее народный характер, передать мироощущение
русского солдата — вот характерные черты военной поэзии и прозы Батюшкова.
После пережитых военных событий в поэзии Батюшкова начинают звучать ноты
разочарования и тревоги, возможно, это были предчувствия близящейся душевной
болезни. «И чашу горести до капли впил он; Казалось, небеса карать его устали»,
— говорит поэт в «Судьбе Одиссея». Не о своей ли судьбе продолжает он в
«Элегии»: Я чувствую, мой дар в поэзии погас, И муза пламенник небесный
потушила; Печальна опытность открыла Пустыню новую для глаз.

К прежним темам своей
довоенной лирики Батюшков так и не вернулся.

Источники:

  Батюшков,    К.Н.    Избранная   
лирика  /   К.Н.          Батюшков; сост., предисл. и примеч.

К.В. Пигарева. –
Москва: Детская литература, 1979. – 112 с.

  Батюшков, К.Н.
Сочинения / К.Н. Батюшков. – Москва: Художественная литература, 1955. – 451 с.

  Батюшков, К.Н.
Сочинения в 2-х т. Т. 1. Опыты в стихах и прозе. Произведения, не вошедшие в
«Опыты…» / К.Н. Батюшков. – Москва: Художественная литература, 1989. – 511 с.

  Кошелев, В.А.
Константин Батюшков. Странствия и страсти / В.А. Кошелев. – Москва:
Современник, 1987. – 351 с.

%D0%91%D0%B0%D1%82%D1%8E%D1%88%D0%BA%D0%BE%D0%B2%D0%9A%D0%9D29

«Дай рабам Твоим терпение, да не покроет их скорбь». Так молился преподобный Симеон Новый Богослов, который твёрдо знал, что «Бог есть радость и Он не согласен входить в дом, где печалятся и скорбят, как и люботрудная пчела не терпит места, наполненного дымом» (Слово 82-е)[3: 17]. Терпение в преодолении уныния и невзгод, твёрдое упование на Бога очищает душу и приводит к встрече с Божественной благодатью, которая и есть радость духовная. В состоянии поэтического вдохновения к её созерцанию приближаются и поэты. Обратимся к стихотворению «Надежда», написанному молодым К.Н. Батюшковым в 1815 году после Отечественной войны 1812 года, в которой поэт принимал непосредственное участие:

Мой дух! Доверенность к Творцу!

Мужайся; будь в терпеньи камень.

Не Он ли к лучшему концу

Меня провел сквозь бранный пламень?

На поле смерти Чья рука

Меня таинственно спасала,

И жадный крови меч врага,

И град свинцовый отражала?

Кто, кто мне силу дал сносить

Труды, и глад, и непогоду,

И силу в бедстве сохранить

Души возвышенной свободу?

Кто вел меня от юных дней

К добру стезею потаенной

И в буре пламенных страстей

Мой был вожатайнеизменной?

Он! Он! Его все дар благой!

Он нам источник чувств высоких,

Любви к изящному прямой

И мыслей чистых и глубоких!

Все дар Его, и краше всех

Даров – надежда лучшей жизни!

Когда ж узрю спокойный брег,

Страну желанную отчизны?

Когда струей небесных благ

Я утолю любви желанье,

Земную ризу брошу в прах

И обновлю существованье?

[1: 48-49]

Действительно, храбрость ― это терпение в опасной ситуации. Но оно невозможно без мужества, надежды и упования на Бога,. Это стихотворение К.Н. Батюшкова напоминает гимн преподобного Симеона Нового Богослова, в котором тоже звучит твердая надежда на Бога [3: 454]:

Я объят тенью, но истину вижу.

Это – не что и иное, как твёрдая надежда.

Какая же это надежда? – та, которую не видели очи.

А она что такое? – та жизнь, которую все любят.

Но что такое эта жизнь, как не Бог – Творец всего? …

Несмотря на то, что жизнь и поэтическое творчество К.Н. Батюшкова хорошо исследованы, до сих пор остались не раскрыты некоторые очень важные стороны, без освещения которых мы не до конца поймем трагическую судьбу этого выдающегося поэта.

К сожалению, когда говорят о Батюшкове, стараются обойти некоторые факты его биографии или истолковывают их с позиций господствующей в XX веке в России идеологии. Причина этого заключается в том, что в советское время существовали «запретные» темы.

Первый вопрос. Например, под запретом была критика декабризма, поэтому и отношения Батюшкова с декабристами, его родственниками и друзьями, не получили должного разъяснения. Надо бы задуматься: почему поэт, так любивший семью Муравьевых, с которыми была связана вся его юность, вдруг стал устраняться от общения с ними? Почему поэт, так любивший своих литературных товарищей, стал их чуждаться. Только ли дело в том, что у него началось психическое заболевание?

Второй вопрос. Кто такие Нессельроде, Штакельберг, Катенин, Перовский? Что между ними общего? Все они были членами тайных обществ, враждебных России, что теперь подтверждается документально. Это люди, с которыми у Батюшкова сложились очень тяжелые отношения. Они появлялись в жизни поэта – и начинались неприятности, скандалы, а затем приступы болезни. Случайно ли это? В наше время появилось большое количество исследований, посвященных этим тайным обществам, идеологией которых питался декабризм. Мы многое узнали о тех деятелях, которые долгое время оставались в тени и не получили никакого наказания от царя Николая Первого. А ведь именно они толкнули русских мальчиков к декабрьскому восстанию. Одни из них скрылись заграницей. Так, Николая Тургенева, главного идеолога – воспитателя декабристов, не выдала на царский суд Англия. Другие члены тайных обществ оставались в России и продолжали вести свою деятельность, даже оставаясь на государственной службе и имея высокие чины. Именно такими были упомянутые враги Батюшкова. Так, например, симферопольский губернатор Перовский, который был свидетелем и, вероятно, причиной психического срыва Батюшкова в этом городе, оказывается, был дедушкой цареубийцы Софьи Перовской. Такие традиции формировались в этой семье.

Третий вопрос. Что мы знаем о духовной жизни Батюшкова? Ведь именно дух питает истинную поэзию. Оказывается, очень мало. Факты его духовной биографии требуют тщательного изучения. Иначе наше понимание его поэзии будет поверхностным. В чем духовная трагедия Батюшкова? Почему его последние стихотворения пронизаны трагизмом и безысходностью? Только ли дело в доставшейся ему в наследство от матери «черной меланхолии»? В разное время находились люди, которые сомневались в этой версии. Современник Батюшкова художник Н.В. Берг, в 1947 году вместе с литературным критиком и журналистом С.П. Шевырёвым посетивший поэта в Вологде, писал: «Темно-серые глаза его, быстрые и выразительные, смотрели тихо и кротко. Густые, черные с проседью брови не опускались и не сдвигались… Как ни вглядывался я, никакого следа безумия не находил на его смиренном, благородном лице. Напротив, оно было в ту минуту очень умно» [2: 340].

Духовная трагедия поэта происходит из глубоких противоречий в его жизни: в его родственных и дружеских связях, в его любви, в его военной судьбе, в его творчестве[2; 4].

В юности К.Н. Батюшков, как православный человек, верил в торжество истины, как и его старший друг Н.М. Карамзин, который в 1795 году писал: «Мы должны смотреть на мир как на великое позорище, где добро со злом, где истина с заблуждением ведёт кровавую брань. Терпение и надежды! Всё неправедное, всё ложное рано или поздно гибнет; одна истина не страшится времени; одна истина пребывает вовеки!» («Филалет к Мелодору») [5].

В 1815 году в письме к П.А. Вяземскому К.Н. Батюшков раскрывает перед другом свою духовную жизнь:

«Если бы мне предложил какой-нибудь Гений все остроумие и всю славу Вольтера — отказ. Выслушай свое сердце в молчании страстей, и ты со мною согласишься, в противном случае я тебя не уважаю. Так, надобно переменить род жизни. Благодаря Богу я уже во многом успел: стараться укротить маленькие страсти, успокоить ум и устремить его на предметы, достойные человека.…

Я с страхом вопросил глас совести моей…
И мрак исчез, прозрели вежды:

И вера пролила спасительный елей
В лампаду чистую надежды.
Ко гробу путь мой весь как солнцем озарен:
Ногой надежною ступаю
И, с ризы странника свергая прах и тлен,
В мир лучший духом возлетаю.

[5]

Это высокое понимание смысла жизни было оскорблено, когда поэт увидел, как его молодые родственники и боевые товарищи плетут сети тайного заговора против Александра Первого (Он потом привел к восстанию декабристов). Батюшков не смог на них повлиять, но и доносить на них – для него было бы бесчестьем. Вот эти страшные противоречия его жизни, духовное одиночество и не смог вытерпеть поэт. Чёрная меланхолия лишила его поэтического дара и временами затемняла рассудок. Битва духовная оказалась страшнее тяжёлой войны с Наполеоном, в которой он участвовал и был среди победителей.

Многое пришлось вытерпеть поэту: три войны, отчуждение друзей, невыносимая для поэтической души служба под неусыпным надзором Штакельберга и Нессельроде, болезни и лечение у невежественных врачей. Поэт решил просить царя об отставке с дипломатической службы, чтобы уйти в монастырь. Ниже приводится его письмо царю:

«Ваше Императорское Величество, Всемилостивейший Государь!

Поставляю долгом прибегнуть в Вашему Императорскому Величеству с верноподданнейшей просьбою, которая заключается в том, чтобы Вы, Государь Император, позволили мне непременно удалиться в монастырь на Белоозеро или в Соловецкий. В день моего вступления за пределы мира я желаю быть посвящен в сан монашеский, и на то прошу верноподданнейше Ваше Императорское Величество дать благоизволение Ваше. У православного алтаря Христа, Бога нашего, я надеюсь забыть и забуду два года страданий: там стану памятовать только монаршую милость, о которой Вас умоляю, Государь Всемилостивейший.

Вашего Императорского Величества верноподданный

Константин Батюшков

Санкт Петербург, 11 апреля 1824 г.»

Друзья Батюшкова объяснили царю причину такого странного, по их мнению, письма: поэт болен и нуждается в серьёзном лечении. Александр Первый, сочувствуя Батюшкову, дал поручение Нессельроде обеспечить поэта хорошим лечением. В результате он оказался в немецком курортном городке Зонненштейн и провёл там четыре года в заточении под видом лечения. И опять поэту пришлось терпеть непонимание, унижения и одиночество. Даже с родной сестрой Александрой, верным другом, врачи этой психиатрической лечебницы не разрешали встречаться. Он был окружён протестантами и атеистами и не имел возможности бывать в православной церкви, но все-таки молился, и молитва его поддерживала все эти годы. Поэт углём начертал на стене образ Спасителя, просил у него прощения и милости, просил о желанной свободе на родине. Все окружающие относились к нему как к неполноценному безумному человеку.

Наконец, в 1828 году Батюшкова отправили в Россию. Поэт впоследствии вспоминал, как он обрадовался, когда на русской границе услышал родную речь и увидел русских, таких родных ему солдат. Он подошёл к одному из них и попросил кусок чёрного хлеба. Поэт, бывший воин, знал, что у русского солдата всегда есть в запасе чёрный хлеб. Поэту дали ломоть, он перекрестил его и тут же съел, словно причастился.

Были ещё четыре года томительной, несвободной жизни в Москве под присмотром немецкого врача Дитриха. Только оказавшись в Вологде, на родине, Батюшков стал постепенно выздоравливать и возвращаться к духовному успокоению.

Поэт завещал похоронить его в Спасо-Прилуцком Димитриевом монастыре вблизи Вологды.

* * *

Обратимся к духовному завещанию К.Н. Батюшкова, поэта, воина и мужественного человека, большим достоинством которого было терпение. В его словах содержится христианская мудрость: «Повинуемся судьбе не слепой, а зрячей, ибо она есть не что иное, как воля Творца нашего. Он простит слабость нашу: в Нём сила наша, а не в самом человеке…»[1: 354].

Традиция духовной поэзии – воспринимать мир как Слово Божие – издавна существовала в русской литературе, начиная с поэмы «Слово о полку Игореве». В XVIII веке и на рубеже XVIII и XIX веков она ярко воплотилась в величественных одах М.В. Ломоносова и Г.Р. Державина. Удивительно, будучи ещё юным, восемнадцатилетним, в начале своего поэтического поприща, К.Н. Батюшков рассуждал о подражании поэта Творцу. В небольшой статье «Об искусстве писать» (1805 г.) он развивает мысль о том, что поэтическое произведение только тогда достигнет совершенства, когда имеет необходимую для этого органическую целостность [1: 215-217]. Для сравнения он обращается к созерцанию природы:

«Зачем творения природы столь совершенны? – Потому что всякое творение составляет нечто целое, ибо она трудится по плану вечному, от которого никогда не уклоняется. Она в безмолвии приготовляет семена своих произведений, она предначертывает единожды первобытный образ всякого живого творения, она заставляет продумать, усовершенствывает беспрестанным действием в течение предписанного времени. Её творения удивляют нас, но что причиняет это чувство? – Печать божественной творческой руки!» [1: 217].

Не только в прозе, но и в его поэзии встречается эта мысли о природе как воплощении Божьего замысла; например, в стихотворении «Бог» (1803 г.):

Везде могущество Твое напечатленно.
Из сильных рук Твоих родилось всё нетленно.

Но всё здесь на земли приемлет вид другой:
И мавзолеи, где гордилися собой,
И горы вечные, где пламенем курились,
Там страшные моря волнами вдруг разлились:
Но прежде море, где шумело в берегах,
Сияют класы там златые на полях.
И дым из хижины пастушечьей курится.
Велишь – и на земли должно всё измениться.
Велишь – как в ветер прах, исчезнет смертных род!
Всесильного чертог – небесный чистый свод,
Где солнце, образ Твой, в лазури нам сияет,
И где луна в ночи свет тихий проливает,
Туда мой скромный взор с надеждою летит!
<>

Батюшков считал, что сам по себе человеческий разум поэта не сможет ничего создать. «Его плодотворность зависит от опыта и глубокого размышления», а для этого необходимо познавать природу и увидеть в ней «печать божественной руки». Поэт размышляет далее:

«Но если он[человеческий разум]будет подражать природе в её ходе, в её трудах, если он созерцанием оной возвысится к истинам небесным, если он их соединит, образует нечто целое, приведёт их в систему силою размышления – тогда только основать может на подобных седалищах вечные памятники»[1: 217].

В статье «Нечто о поэте и поэзии» (1815 г.) Батюшков обращается к другим сторонам поэтического творчества [1: 276-283]. По мнению поэта, искусство слова – это «дар, лучшее достояние человека; ибо посредством его он оставляет вернейшие следы в обществе и имеет на него сильное влияние. Без него не было бы ничего продолжительного, верного, определённого; и то, что мы называем бессмертием на земле, не могло бы существовать» [1: 277-278]. Это Божий дар: «Поэзия – сей пламень небесный, который менее или более входит в состав души человеческой». Он «требует всего человека». Образ жизни поэта подчинён особым правилам: «Первое правило сей науки должно быть: живи как пишешь, и пиши как живёшь. … Иначе все отголоски лиры твоей будут фальшивы» [1: 278]. Батюшков уверен, что душа истинного поэта должна иметь нравственную чистоту и даже приближаться к святости: «…будьте добродетельны и свободны, почитайте предмет любви вашей, ищите бессмертия в любви, божества в природе; освятите душу, как освящают храм, и ангел возвышенных мыслей предстанет вам во всём великолепии!» [1: 279].

В записных книжках К.Н. Батюшкова кратко отмечены также те особенности характера и личности поэтов, которые способствуют их вдохновению и творчеству или мешают им, являются их врагом [1: 325-338]. Так, по мнению поэта, «гордость – огромная вывеска маленькой души», а «упрямство – вывеска дураков». Эти афоризмы он выписал из драматических произведений Я.Б. Княжнина [1: 326]. Далее автор замечает: «Терпеть не могу людей, которые всё бранят, затем чтоб прослыть глубокомысленными умниками» [1: 327]. В письме к Вяземскому та же мысль о категорическом неприятии поэтом критиканства и насмешки: «Если бы мне предложил какой-нибудь Гений все остроумие и всю славу Вольтера — отказ» [6]. По его мнению, истинные писатели-творцы обладают твёрдостью души и милосердием, снисходительностью к недостаткам других. В доказательство автор приводит Сократа.

Вспоминает он в связи с этим и своего друга поэта и переводчика Н.И. Гнедича, который умел ценить творчество других писателей и отличался доброжелательностью: «…У Гнедича есть прекрасное и самое редкое качество: он с ребяческим простодушием любит искать красоты в том, что читает; это самый лучший способ с пользой читать, обогащать себя, наслаждаться»[6: 355]. Батюшков далее пишет: «Простодушие и снисхождение есть признак головы, образованной для искусства. … Станем наслаждаться прекрасным, более хвалить и менее осуждать! Слова Спасителя о нищих духом, наследующих Царство небесное, можно применить и к области словесности» [6: 355-356].

Важнейшим свойством поэта должны быть честность и трезвость души, тогда она станет великой. Батюшков считает: «Ничто не даёт такой силы уму, сердцу, душе, как беспрестанная честность. … Как легко развратиться в обществе, но зато какая честь выдержать все его отравы и прелести, не покидая копья! Великая душа находит, отверзает себе повсюду славное и в безвестности поприще: нет такого места, где бы не можно было воевать с собой и одерживать победы над самим собою» [6: 354].

Заветы Константина Николаевича Батюшкова вологодские поэты стараются хранить.

Людмила Григорьевна Яцкевич, доктор филологических наук, член Союза писателей России

Литература

  1. Батюшков К.Н. Сочинения / [Вступ. Статья и сост. В.В. Гуры]. –

Архангельск: Сев.-зап. Кн. изд-во, 1979. – 400 с.

  1. Кошелев В.А. Константин Батюшков. Странствия и страсти. – М.:

Современник, 1987. – 351 с.

  1. Творения преподобного Симеона Нового Богослова. Слова и гимны.

Книга третья. – М.: Сибирская Благозвонница. 2011.

  1. Яцкевич Л.Г. Поэт и блаженный // «Берега». Литературно-художественный и общественно-политический журнал. – Калининград, 2017. – № 6. С. 117-131.
  1. http://dugward.ru/library/karamzin/karamzin_melodor.html
  2. http://batyushkov.lit-info.ru/batyushkov/proza/nechto-o-morali.htm

Заметили ошибку? Выделите фрагмент и нажмите «Ctrl+Enter».

Оставлять комментарии незарегистрированным пользователям запрещено,

войдите или
зарегистрируйтесь, чтобы продолжить

А вот еще несколько наших интересных статей:

  • Сочинения в 2 т секст эмпирик
  • Сочинения александра пушкина статья седьмая белинский виссарион григорьевич
  • Сочинения александра пушкина статья вторая белинский виссарион григорьевич
  • Сочинения аввакума протопопа аввакума
  • Сочинения александра пушкина статья пятая белинский виссарион григорьевич
  • Поделиться этой статьей с друзьями:


    0 0 голоса
    Рейтинг статьи
    Подписаться
    Уведомить о
    guest

    0 комментариев
    Старые
    Новые Популярные
    Межтекстовые Отзывы
    Посмотреть все комментарии